На Розе была полупрозрачная короткая рубашка цвета морской волны, державшаяся на узких бретельках, с огромным вырезом на груди. Она не стеснялась наготы, напротив, выставляла ее напоказ. Роза повернулась к гостю спиной и, отступив к кофейному столику, медленно наклонилась. Рубашка поползла вверх, обнажая розовые ягодицы. Радченко проглотил слюну и сделал волевое усилие, чтобы отвести взгляд. Роза подняла пачку сигарет, села в кожаное красное кресло, закинула ногу на ногу и прикурила от настольной зажигалки. Даже после бурной ночи, проведенной в гостиничном баре, она выглядела свежей, чувственной и настолько соблазнительной, что за ней пошел бы на край света целый полк мужчин. Возможно, целая армия.
— Время не ждет, — Радченко не уходил. — Мне Павла самому разбудить?
Дверь в спальню приоткрылась, высунулась всклокоченная голова Павла.
— Я уже встал, — он бросил гневный взгляд на жену. — Собирайся, Роза. Или ты прямо так поедешь, голяком?
— Мне обязательно ехать? Башка раскалывается. Может быть, сегодня ты без меня навестишь своего драгоценного папашу?
— Отец будет недоволен…
— Можешь идти, — Павел косо глянул на Радченко. — Сеанс стриптиза закончен.
Радченко вышел за дверь, поднялся к себе.
* * *
Ночь, наполненная болью и страданием, кажется, прошла почти бесследно для старика. Сергей Маркович смотрел ясными глазами, губы порозовели, на худом лице проступили краски жизни. Он лежал на огромной кровати с резной спинкой из красного дерева, истончавшиеся желтые руки поверх одеяла.
— Где Ольга, где моя дочь? — этот вопрос он повторял несколько раз на дню.
— Она не звонила, — ответил Павел. — Ну, думаю, приедет со дня на день…
— Она приедет, — повторил старик. — Я это слышу каждый день. А Ольга даже позвонить не может. Где она? Никто не знает. Что вы за дети? Где у вас сердце?
На этот вопрос Павел ответил покашливанием в кулак.
— Господи, когда господь заберет меня? — Наумов застонал. — Просишь смерти, а получаешь мучения. Новые и новые мучения… И они не кончаются.
— Ну, зачем ты так, отец? — Павел встал, поправил подушку и снова опустился на стул. — Я только что разговаривал с врачом. Он уверяет, что для беспокойства нет оснований. Никаких.
— С годами мой врач все хуже лечит. И все лучше врет. Господи, если мои мучения не кончатся через неделю, клянусь всем святым, я приму яд.
— Но отец…
— Я сказал, что приму яд. И сделаю это, потому что не осталось сил жить дальше. С такими детьми…
Старик повернул голову направо, где стояли капельницы, укрепленные на металлических штативах, за ними светились мониторы медицинской аппаратуры, на столиках громоздились какие-то ящики с переключателями и проводами, протянувшимися к кровати. Если верить приборам, давление старика было в норме, сердце работало как швейцарские часы, содержание кислорода в крови нормальное.