Максим тут же познакомил нас, представив своего приятеля, как Михаила Булатова, драматурга и писателя. Его дама, стройная и элегантная, в дорогой заграничной шляпке звалась Верой.
Булатов тут же сказал нечто остроумное, от чего все мы сразу залились смехом, но мне, почему-то показалось, что несмотря на внешнее жизнелюбие, он где-то внутри себя очень страдающий человек.
Булатов и его дама отправились к своему столику. Краем глаза мне было видно этого загадочного человека, в душе которого я прочла печаль. Он курил, шутил со своей спутницей, и иногда бросал заинтересованный взгляд в нашу сторону. Но в этот вечер моим королём был художник Максим! И когда от выпитого закружилась голова, он пригласил меня к себе и, прощаясь, слегка кивнул Булатову.
***
День грядущий к обеду уже приготовил мне сюрприз — у подъезда остановился легковой извозчик в кафтане, и внимательный Максим (он сегодня в кожанке и кепке) везёт меня к себе. Студия находится внутри необъятного дома, и, прибыв, я снова улавливаю взгляды множества лиц.
После долгих и утомительных приготовлений я, наконец-то, застываю в образе Геры Барберини (статуи, хранящейся в ватиканском музее Пия-Климента, и как уверял Максим, это римская копия скульптуры работы самого Праксителя). Мои волосы, увенчанные диадемой, разделены посредине пробором и убраны назад, сквозь тонкий хитон видны контуры тела, но складки плотного гиматия, спадающего с правого плеча, надёжно скрывают мои тайны от нескромного взгляда. Очень трудно долго стоять, слегка наклонившись вперёд, да ещё и держать в руках жезл, поэтому мы договорились лишь о двух, не очень обременительных, сеансах.
Максим, нервными мазками кисти набрасывавший мою фигуру, восторженно говорил о красоте моего тела. Он намекнул, что хочет написать меня купающейся в источнике, то есть в ручье Канаф, близ Нафплиона, где богиня Гера, совершая ежегодное омовение, становилась девой! Но лукавым жестом ладошки я остановила нескромные порывы моего увлечённого художника.
Но вот сеанс на сегодня, наконец, окончен, и Максим предлагает мне новую программу развлечений.
Вечером нас ожидает зеленеющее нежной травой футбольное поле и трибуны, заполненные воодушевлённо шумящими людьми. Какие только лица здесь можно узреть! Сколько голов надо мной и подо мной: спокойные инженеры в форменных пиджаках и фуражках; горячие рабочие — мужчины с папиросами, в косоворотках и мохнатых кепках, их пламенные работницы в красных кумачовых косынках; важные служащие в пенсне и в очках, в блузах и толстовках; оживлённые дамы в шляпках; серьёзные военные во френчах с ремнями и петлицами; свистящие пацаны в тюбетейках с прилипшей к губам шелухой семечек; кричащие юноши в фуражках и полосатых футболках, со значками ОСОАВИАХИМа. Рябом с трибунами зорко следят за порядком стройные милиционеры в белых гимнастёрках с красными петлицами. И вот — увлекательный матч между командами, название которых запомнить не удалось, ибо лишь только неистовые ноги футболистов забегали по полю, как я унеслась мыслями куда-то далеко, и так же, как в тумане, отвечала Максиму, улыбалась и кивала при виде его знакомых, кричала и свистела (быть может невпопад). Но когда Максим сжал мою руку, и я увидела его отчаянные глаза, тот тот же догадалась в какие ворота нужно послать мячик этих несерьёзных людей, чтобы моему возлюбленному было приятно. И этот гол, забитый с моей помощью, стал решающим, чтобы испытать восторг победы!