— И что же нам с этой грамотой делать?
— Велено вам доставить её в Козельск, большому воеводе князю Петру Одоевскому. Там и решится ваша судьба.
Странные изменения произошли в этот миг в Данииле: глаза его засветились радостью, лицо застыло в улыбке, грудь расправилась.
— Что это ты расцвёл? — спросил Фёдор.
— Батюшка, так ведь это же мне во благо! Я же там Катюшу увижу. — И тем огорчил донельзя отца.
— Дурень ты большой, Данилка! Тебя под татарские стрелы и сабли погонят, а ты… Ты улыбаешься, словно красна девица.
— Да уж прости, батюшка, что выплеснуло. Сам понимаю.
— Чего уж там! Надо об ином думать: как поскорее из Москвы убраться, пока в Газбойном приказе спят. Я вам всё в путь соберу, а вы уж в полглаза почивайте. С первыми петухами и уедете.
И Фёдор повёл сына на кухню. Иван топтался в сенях, он и его позвал:
— Иди к столу, Ивашка. Да пока едите, спрошу тебя.
К ужину матушка Ульяна достала из русской печи тушёного мяса с гречневой кашей, наложила в блюда горой.
— Ешьте вволю. Утром без трапезы уйдёте, — предупредил Фёдор и спросил Ивана: — Может, тебе не ходить с Данилой? С тебя спрос мал, а бочка-то на него катится.
— Батюшка Фёдор, не обижай малого. Знаю я меру своей вины. Один готов к ответу, — тихо, но твердо ответил Пономарь. — А с Данилой мне любо во всём. Поделим и эту беду.
— Ну, спасибо, сынок, а другого спросу у меня и нет.
Насытившись вволю, усталые парни поползли в клуню — в чужом-то доме, где дадут место, там и спи. Как легли они на соломенные тюфяки, так и замерли, сморённые дальней дорогой. Когда же утром Фёдор разбудил их, то показалось им, что они вовсе и не спали, а подремали в седле.
— Хоть свору на вас напускай! Эко умаялись, — ворчал Фёдор, чуть не силком поднимая сына.
Пробудились, однако, встали, сапоги натянули, волосы лохматые пригладили, подпоясались и в путь готовы. На конюшне Ласточка и Ворон уже под сёдлами стояли, сумы были приторочены. Прощаясь, отец сказал сыну:
— Я вам в сумы по мечу положил. Достанете, как от Москвы отбудете. Они надёжнее сабель. И помни: дай с оказией знать, как у вас всё там сложится.
— Так и сделаю, батюшка.
В дверях конюшни Даниил увидел мать и, уже выводя коня, остановился близ неё, с поклоном вымолвил:
— Матушка, ты не горюй, у меня всё будет хорошо.
Она поцеловала его в лоб, перекрестила.
— Да хранит тебя Господь милосердный.
Пробивалась рассветная синь, когда опальные Даниил и Иван оставили подворье купца Хвощева и по Якиманке выехали на Серпуховскую улицу, покинули Москву и взяли путь на Калугу.