Питирим вёл своих прихожан к Калужским воротам и за ними видел лес, видел спасение. И татары распахнули улицу перед могучим пастырем, спасающим своих овец. Ордынцы смотрели на шествие заворожённо. Псалом продолжал звучать, и Питириму подпевали певчие и прихожане. И пела даже Катерина, бледная как полотно, ухватившись за мать в самой гуще толпы.
— «Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал глас свой, град и угли огненные. Пустил стрелы Свои, и развеял их, множество молний, и рассыпал их…»
И близко были уже распахнутые ворота. Ещё несколько десятков шагов, а там лес, там, может быть, спасение. Татары заворожены, псалом звучит мощно. Его слова околдовали ордынцев. Крепость уже позади, Питирим вывел прихожан на Калужскую дорогу.
— «Избави меня от врага моего сильного и от ненавидящих меня…»
Питирим прибавил шагу. Лес близко. Перед горожанами уже нет врагов, и кто-то побежал к лесу, видя в нём защиту.
Но не помогла русичам молитва к Богу.
Изумлённые простые ордынцы ещё провожали глазами уходящих и убегающих в лес козельчан, но появился князь Ахмат с сотней нукеров. Увидев удаляющуюся толпу, он спросил кого-то, кто это так вольно уходит. И тут к нему подскакал мурза Ваксаул и, склонив голову, сказал:
— О князь Ахмат, покарай меня своей рукой! Я дал уйти неверным, зачарованный их пением!
Князь Ахмат закусил губы и хлестнул мурзу Ваксаула по спине плетью.
— Овечий бурдюк! — крикнул князь Ахмат и помчался за козельчанами, ведомыми Питиримом.
За Ахматом лавиной двинулась сотня его нукеров, и не прошло и нескольких минут, как прихожане вместе с Питиримом были окружены. Убежать никому не удалось. А когда Питирим с крестом и посохом в поднятых руках пошёл навстречу князю Ахмату, приближённый нукер Ахмата ловко бросил аркан. Тот словно змея обхватил священника, и нукер помчался на луг, волоча Питирима. Там ордынец соскочил с коня, подошёл к поверженному священнослужителю и с силой ткнул ему саблей в грудь, под сердце. Он взял у Питирима серебряный крест, сдёрнул аркан, взметнулся на коня и подскакал к князю Ахмату.
— Мой князь, я убил его. Вот крест неверного.
— Спрячь, — приказал Ахмат. — И вели мурзе Ренату разобрать толпу. Всех старых — прочь. Всю поросль — в Крым. Сажайте на запасных коней — и в путь.
В Козельск к этому часу набилось до десяти тысяч ордынцев. Они разбежались по домам, по хатам, избам и палатам, всё, что можно было, разграбили, разорили храм, даже святые иконы забрали. Многие же растоптали копытами, потому как и на конях в храм въезжали. Весь полон уже выгнали за город, усаживали на коней по двое, по трое, привязывали к сёдлам, к сбруе. Среди захваченных девиц и детей были дочери Питирима Катя, Поля и Маша, сын Антон. Их посадили на двух коней, приторочили к сёдлам, и кони были привязаны к седлу молодого нукера Хамзы, который убил их отца. В городе крымцы собрали все повозки, запрягли в них козельских лошадей, попихали в повозки малолетних детей, укрыли их холстами и увязали. Начались поджоги домов, строений, всё заполыхало. Не понеся никаких потерь, не испытав наказания за разбой, орда покинула Козельск. И двигалась она на запад, чтобы не наткнуться на полки воеводы князя Петра Одоевского, который стоял где-то южнее или восточнее Козельска вёрстах в ста.