— Поймать его и посадить на колесо вместо аиста! — крикнул кто-то.
— Так сверху он еще больше нас оклевещет, — ответили ему.
— Подумать только, когда-то говорили: не все бреши, что знаешь. А этот брешет уже и о том, чего не знает.
— О том, чего нет!
— И откуда оно у нас могло взяться?
— Само ли родилось или кто-то выстрогал?
— Это, считай, как гусеница, — сплюнул Петро Беззаботный.
— Наверное, ведьма, — заявил дед Утюжок. — У нас в Карповом Яре еще до революции завелась было ведьма, ох и ведьма ж была! Коров доила до крови, но это еще не беда. А то, бывало, лягушек как напустит на село! Летают как оглашенные целый день. Или головастиков нашлет. Лезут тебе в рот, в ноздри, в глаза.
— А я считаю, что писать может только поп, — заявила Тоня-библиотекарь.
— Почему поп? — удивился Гриша.
— А кто до революции писал доносы? Только попы. Об этом вся классическая литература говорит. И Чехов, и Коцюбинский, и Марко Вовчок.
— У нас поп, говорится-молвится, не будет писать, — объяснил Свиридон Карпович, — он же отделен от государства.
— Отделенные только и пишут! — крикнул комбайнер Педан.
— Да еще, кажется-видится, — стоял на своем Свиридон Карпович, — отец Лаврентий при здоровье, а здоровый человек не будет писать. Пишет какое-то хлипкое, обиженное богом и людьми существо, калека косноязычная, у кого ущербна и душа и замыслы.
— Калека на голову! — снова крикнул Педан, а дядька Обелиск припечатал:
— Найти, уничтожить как класс и никаких ему обелисков!
— Для этого есть закон, — спокойно напомнила Зинька Федоровна.
— Ага, закон! — вспыхнула Тоня. — Закон действует тогда, когда вас оскорбят действием, толкнут, дадут пощечину, наступят на ногу, украдут шапку. А анонимщик обливает словесной грязью на бумаге, пока его не разоблачат, как клеветника.
— Есть статьи, — объяснил Свиридон Карпович, — есть статьи, в которых все определено. А только к кому ты их применишь? Аноним — это, говорится-молвится, как фашистский снайпер на фронте: ты его не знаешь и не видишь, а он тебя сквозь оптический прицел как на ладони.
— Не снайпер, а паршивый пес: грызет своих братьев и радуется! впервые подал голос дед Левенец. — Если говорить примерно, то мой предок полтавский полковник Левенец судил когда-то по Литовскому уставу, который признавало казачество. Сегодня о нем никто и не знает, а вот я могу напомнить. В Литовском уставе, в главе четвертой, артикуле сто пятом, о ябедниках сказано так: «Способствуя тому, чтобы злые люди за поклеп на людей невинных наказаны были, постановляем, если бы кто, забыв страх божий и стыд людской, выдуманные клеветнические речи донес и это на него явными доказательствами и убедительными знаками доказано было, тогда такому ноздря разрезана должна быть и уже такой, чтобы никогда ни к какой должности и ни к какому делу допущен не был».