На крик Кристины прибежали другие врачи.
Вызвали полицию и «Скорую» — но медикам здесь делать было уже нечего.
Медэкспертам — другое дело, они еще работали с телом. Но окончательные результаты вскрытия будут не раньше вечера.
Из кабинета готовился выйти медэксперт Глетчер, давний знакомый Олега. Он задержался в дверях, еще раз окинул комнату взглядом, словно проверяя, не забыл ли чего. На самом деле, знал Олег, Глетчер никогда и ничего не забывает, а задержался просто по привычке ничего не делать быстро. Этот Глетчер как‑то в ходе расследования убийства на Малхоланде, когда страсти были накалены, и дело было на спецконтроле, и начальство требовало немедленных результатов, — повернулся и демонстративно ушел с места преступления. Олег, у которого тогда уже были с ним доверительные отношения, пошел следом. И не зря.
Глетчер отошел буквально метров на сто, продемонстрировав, что отделил себя от общей суматохи, и неторопливо закурил сигарету. Олег смотрел на него вопросительно.
— Надо помнить мудрость древних, — сказал тогда Глетчер после паузы, вкусно затягиваясь. — А знаете, в чем одна из их главных мудростей? Когда Платона — или Ксенофонта, кажется, спросили, что в мире ему всего неприятней, — знаете, что он ответил? — Глетчер снова затянулся и произнес почти по слогам: — Вид спешащего! А потому, друг мой, я взял за правило не спешить — никогда и никуда, чтобы не быть посмешищем. В первую очередь — для себя самого.
Олегу была по душе эта особенность Глетчера, а потому он и сейчас спокойно дождался, пока эксперт освободится и сам обратит на него внимание. Минуты через три это произошло.
— На самоубийство не похоже, — проговорил Глетчер, не дожидаясь вопроса. — У него — рана в виске. И пистолет вложили в руку. Но как‑то все это сделано… Небрежно, что ли? Пистолет — в правой руке, а смертельная рана — в левом виске. Попробуй так тянуться — неудобно. Нет, он не был левшой, я уже поинтересовался. И еще эта записка на столе — вот, полюбуйтесь.
Записка была и впрямь необычная. На стандартном листе писчей бумаги большими печатными буквами было аккуратно выведено: «NOTHING PERSONAL». «Ничего личного» — вряд ли такие слова стал бы писать на прощание человек, решивший покончить счеты с жизнью.
— А теперь, — попросил Потемкин, — немного нашего личного…
Глетчер кивнул — в знак того, что помнит эту их с Потемкиным условную фразу. Олег как‑то, в одном из давних расследований, попросил Глетчера поделиться, так сказать, неформальными, личными впечатлениями по делу. Тогда это оказалось полезным, и термин прижился…