Женщина увидела нас издалека. И снова, как в первый раз, побежала навстречу. Шлепая голенищами резиновых сапог по голым икрам, она подбежала к остановившейся машине. Цветастый платок съехал на плечи. Женщине было слегка за тридцать. Она наклонилась к открытому окну, к Ловкачу, и задыхаясь, зачастила, едва сдерживая слезы:
– Помогите, родненькие, помогите… Я заплачу, вот, возьмите, я вам заплачу…
И совала трясущимися руками в окно смятые деньги.
– Да что случилось-то? – я увидела, как Ловкач отвел ее руку.
– Муж у меня убился, в больницу надо! В станице, совсем рядом, больница…я заплачу, родненькие, вы только не уезжайте, Христом Богом молю!..
– Да садитесь же вы, – перебил ее Ловкачев.
Женщина суетливо зацарапалась снаружи – искала ручку задней двери. Я перегнулась через сиденье и быстро открыла дверь изнутри. Женщина неловко залезла в салон. И затихла. От нее слабо пахло потом, пылью и – отчетливо – бедой. Ловкач повернулся к ней:
– Что же вы замолчали? Куда ехать? Показывайте!
– Ой, сейчас, – забормотала женщина, наклоняясь к нему и тыкая пальцем в непроглядную темень. – От туточки налево проселок на наш хутор будет, всего-то три километра, и дорога хорошая, сухая, вы не волнуйтесь…
Она облизала губы.
– Нажрался, подлюка… С сеновала свалился… И прямо на вилы… и прямо животом…
Женщина тихонько заплакала, прикрывая рот краем платка. Я отчетливо представила себе эти злосчастные вилы с остро заточенными сверкающими рогами и поежилась. Чересчур богатое у меня воображение.
* * *
Дальний свет фар плясал по пологим ухабам проселка, выхватывая из темноты по сторонам дороги то застывшие кусты, то заросшие седой полынью откосы, то одинокое скрюченное дерево. "БМВ" переваливалась на увалах, двигатель бедной машины, неприспособленной к русскому бездорожью, натужно и недовольно урчал. Я крепко вцепилась в поручень. Ловкач крутил баранку, объезжая подозрительно глубокие ямы, я вообще потеряла ориентацию и уже не представляла, в какую сторону мы едем. Женщина же уверенно указывала:
– Налево…прямо…сейчас направо будет дорожка…
Плакать она перестала. Мы выехали на косогор. Вокруг – ни огонька. Свернули направо и по узкой дороге, точнее по двум неглубоким колеям Ловкач осторожно повел машину вниз по весьма крутому склону. Сухие будылья с противным скрежетом царапали днище. Машина сползала к поблескивающему в лунном свете небольшому озерку. На берегу по одной стороне дороги притулились домики – с десяток беленых хат среди темных силуэтов деревьев. В свете фар выскакивал то полуразвалившийся, щербатый забор, то забитые досками окна брошенного дома. И в окнах одной-единственной хаты горел свет.