— Уж не знаю, на что в конце концов решился Яр, он мне так и не признался в этом своем секрете, — сказал Щур, — но только у него получилось заставить Драгомира захотеть жить. Заставить захотеть родиться и радоваться жизни.
— Как? — выдохнула Лукерья. Она с лавки сползла на пол, опустилась перед стариком на колени, взяла его костлявую большую руку в свои дрожащие горячие ладони.
— Не знаю, — повторил Щур. — Но Драгомир наконец-то успокоился. Когда же пришло время родов, Яр опять призвал меня на помощь.
— Я помню, — кивнула Лукерья.
— Яр разорвал твою связь с младенцем, и Миленка благополучно появилась на свет, как все дети из чрева матери, крикливая, крепкая.
— После чего я уснула… — припомнила с ужасом Лукерья.
— Мы усыпили тебя, — подтвердил Щур. — Я отвел Яра к вам в баньку, где он приказал распороть ему живот ножом. Причем ни обезболивающего средства, ни сонного он не мог на себе использовать, ведь должен был еще и чары наводить на младенца. Разделся, зажал в зубах скрученное полотенце, лег на лавку — и я стал его резать. Эх, знала бы ты, сколько потов с нас сошло в той баньке без всякого пара!
Лукерья прикрыла глаза, представив. Ей сделалось душно и дурно, она отпустила руку колдуна.
— Зато сколько счастья было, когда Мирошку достали, обмыли от крови! — с теплом вспоминал Щур. — Такое облегчение! Уж не знаю, как Яр, он тогда едва дышать мог, а я слезами умывался и хохотал в голос, до того радовался.
Старик-то свой ужас давно пережил, а вот у Лукерьи только сейчас глаза открылись на то, что муж за ее спиной вытворял, играя с её жизнью, а главное — с жизнью их детей.
— Когда Мир наконец-то закричал, мы с твоим пакостником аж расцеловались! И ведь он подставился под мой нож, не побоялся, а я его из ревности тогда зарезать мог, — скрипуче посмеялся Щур. — Вот уж довелось мне редкостное испытание — у парня роды принимать! Будет, о чём на том свете чертям байки рассказывать, хе-хе…
— А после разбудили меня и, светясь от счастья, приложили к груди обоих младенцев, — довела рассказ до конца Лукерья, поднявшись с пола.
— Дык, не к Яру ж было прикладывать! — продолжал веселиться колдун. Выговорившись, он словно снял с плеч давний тяжкий груз чужой тайны и теперь будто бы дышал свободнее, пусть и со свистом. — Родить себе сына он смог, а вот в бабу превращаться, в кормилицу, отказался! Хе-хе!..
Лукерья подождала, пока хохот, перешедший в надсадный кашель, утихнет. Подала ковш воды напиться. Уложила старика удобнее, поправила подушку под головой. Спросила, нужно ли ему что-нибудь.