– Выходит, что иметь мир и торг сейчас можно только с кем-то одним: либо с каганом, либо с Царьградом?
– Вроде того. Они между собой уже который век дерутся, а теперь греки хотят из нас себе дубинку сделать.
– Мы не дубинка! Мы – меч! И что же выбрать?
– А мне почем знать? Ты – родич князя, ты и решай. Для того он тебя с нами и послал.
Асмунд промолчал. Между ним и Ингваром даже нет кровного родства, но именно он должен решать за князя, будто способен беседовать с ним во сне! Асмунд и впрямь уже мечтал о том, чтобы приснились Ингвар и Свенельд, дабы спросить у них, как быть. А еще лучше – сам Вещий. Ему ли, Асмунду, двадцатилетнему парню, делать выбор между торгами Царьграда и Самкрая! Войной и миром с хазарами либо греками! Для такого решения надо было знать и понимать столько всего – о товарах, торговых путях, желаниях, возможностях и отношениях всех владык в этой части мира, – о чем он и понятия не имел. Каких-то два года назад, пока жил над бродом у реки Великой, ему звезды небесные казались ближе, чем Царьград, а где тот Самкрай – он и не думал никогда. Однако норны бросили жребии – и родство с Олегом Вещим поставило его на самый перекресток путей, заставило решать, куда двинется вся русь.
Олег Вещий знал бы, что делать. И Асмунд напряженно раздумывал, пытаясь отыскать в себе ту частичку Вещего, которая должна быть во всех его кровных родичах. Но к тому дню, на который назначен был царский обед, так ничего и не решил.
На этот раз «львы» повезли гостей – троих послов и троих купцов – не в тот уже знакомый им дворец, где вход сторожили каменные гривастые псы. С лодий их высадили у других ворот и оттуда еще довольно долго вели пешком по оживленным улицам. С обеих сторон те были застроены высоченными, как горы, каменными домами с множеством окон и столпов со сводами-перемычками. От такого множества камня Асмунд ощущал подавленность и старался меньше смотреть по сторонам, чтобы не обнаружить перед купцами и тем более греками своей растерянности. Везде кишел народ.
– Вон Великая церковь! – Вермунд показал ему еще какую-то гору впереди, за огромной площадью, и сделал крестообразный знак перед своей грудью и лицом. – София, сие значит Премудрость Божия.
– Святилище? – Асмунд окинул взглядом причудливые склоны с выпуклыми площадками. – Как же туда забираются?
– Вход с той стороны.
– Вход? В гору?
– Да не гора это… – Купец едва не сказал княжьему родичу «чащоба», но удержался. – Это из камня выстроено. А там внутри палаты дивной красоты, и в них Богу хвалу воздают.
На той же площади Асмунд увидел какой-то каменный дом, с большими каменными крестами вместо окон и дверей, а над ним столп толщиной… с самого Змея-Ящера, вставшего на голову хвостом вверх. Столп по виду казался золотым и ослепительно сиял на солнце, так что Асмунд зажмурился, не успев понять, что это такое. Лишь когда Кольбран тронул его за плечо и указал вверх, он догадался поднять глаза, прикрываясь от солнца ладонью. И резко вдохнул от потрясения: каменный столп уходил вверх на немыслимую высоту, а на вершине его застыл черно-зеленый всадник.