Алексей Николаевич отправился к себе.
— Ну, как твоя речь? — мимоходом спросила Людмила. — Убедил своих слушателей? А я вот на пляже совсем обожглась. Хорошо еще, у этих империалистов есть специальная мазь, а то вернулась бы в Москву облупленная, как медуза…
— Никогда не видел облупленных медуз, — вяло сказал Алексей Николаевич и захлопнул за собой дверь, так и не ответив ничего по поводу своей речи.
На письменном столе, аккуратно разложенные по степёни важности, лежали письма. От каких-то обществ, союзов, конгрегаций, движений за что-то, от каких-то пасторов, учителей, лавочников, даже от бизнесменов, — одним словом, от тех, кого принято называть рядовыми американцами. Одно письмо, в маленьком зеленоватом конверте с адресом, написанным от руки крупным, четким почерком, лежало отдельно и, вероятно, именно поэтому привлекло внимание Алексея Николаевича.
Он вскрыл его, сначала не поверил глазам, потом решил, что это розыгрыш, тем не менее перечитал еще раз, отложил в сторону, прошелся по комнате, еще раз прочел, снял с полки справочник «Who is who?», сверил адрес — точно! — и вдруг, сам не понимая, как это произошло, снял телефонную трубку и набрал номер.
— Вас слушают, — раздался в трубке немолодой, но бодрый мужской голос.
— Александр Федорович?
— Он самый. С кем имею?
Алексей Николаевич назвался. В трубке раздался легкий свист, а за ним такое же бодрое:
— Откровенно говоря, не ждал. Польщен и обрадован. Так как вы относитесь к моему предложению?
— Положительно.
— Прекрасно. Давайте тогда условимся. У меня, у вас или в нейтральном месте?
Конечно, разумнее всего было назначить нейтральное место, но Алексей Николаевич твердо сказал:
— Если вас не стеснит, думаю, лучше у вас.
— Когда?
— Допустим, завтра в десять утра.
— Превосходно. Буду ждать. Чай, кофе? Или что-нибудь…
— На ваше усмотрение.
— Чудесно. Значит, в десять жду. Спокойной ночи… — и после секундной паузы: —…если получится.
— Получится. Спокойной ночи.
Но спокойной она не получилась. Сон ни на одну секунду, как говорится, не смежил глаза Алексея Николаевича. Он ворочался с боку на бок, несколько раз вставал, пил воду, пытался читать, но ничего не помогало — сон не шел.
Одолевали мысли. Разные. Мелкие, мельчайшие, нелепые. Вроде того, что же в конце концов считается Средним, а что Ближним Востоком. Де Голль, например, говорил «Moyen Orient», — Средний Восток, а мы как? И так и сяк… Вспоминался чавкающий Громыко. Очевидно, одолеваемый официальными приемами и коктейлями, где, прижимая локти к бокам, надо меленько-меленько орудовать всякими там вилочками, в кругу своих он позволял себе несколько распускаться. Впрочем, это все же лучше, чем поминутно отрыгивающий пищу Цеденбал… Или Насер, съедающий целого петуха и особое наслаждение получающий от препарирования его головы…