Эдди бросил на Моску пьяно-укоризненный взгляд.
– Это не так, Уолтер. Я действительно доставил ей немало неприятностей в жизни. – И печально уронил голову на грудь.
Моска, чтобы как-то подбодрить его, попросил:
– Расскажи-ка Вольфу о своей горилле.
Вольф выпил виски, и к нему вернулось благое расположение духа. Он усмехнулся, глядя на Эдди.
Эдди сказал торжественно, едва ли не почтительно:
– Я трахаюсь с гориллой! – И стал ждать реакции Вольфа.
– Меня это не удивляет, – сказал Вольф, и они с Моской рассмеялись. – Можно подробности?
Моска слышал, как Вольф что-то говорил, а потом представил его похожему на карлика немцу, и, хотя затхлая атмосфера комнаты опять вызвала позывы рвоты, он пытался вслушаться в разговор и сосредоточиться.
– Его интересуют, – говорил Вольф, – только деньги. Американские купоны.
Немец кивал.
– Я спрашивал, я у всех спрашивал. Но ни у кого нет таких денег. Это я знаю. Я могу купить несколько сотен долларов. Но не больше.
Моска, тщательно проговаривая слова, встрял в их беседу и сказал то, чему его научил Вольф:
– Нет, я хочу продать сразу большую партию.
Как минимум пять тысяч блоков.
Малютка-немец уважительно посмотрел на него, и в его голосе послышались завистливо-алчные нотки.
– Пять тысяч блоков?! Ox-ox-ox! – он мечтательно обдумал эти слова и потом сказал деловито:
– Тем не менее я буду иметь это в виду, не беспокойтесь. Хотите чего-нибудь выпить на дорожку? Фридль! – крикнул он. Из-за двери в соседнюю комнату показалась женская голова. – Шнапс! – выкрикнул немец таким тоном, точно обратился к собаке, приказывая ей сесть. Жена исчезла, потом появилась снова с тонкой белой бутылкой и тремя стаканчиками. За ней в комнату вошли двое ребятишек – мальчик и девочка, светловолосые, розовощекие, с чумазыми личиками.
Вольф присел на корточки.
– Ах, какие чудесные детишки! – воскликнул он, вытащил из своего необъятного портфеля четыре плитки шоколада и протянул каждому по две.
Отец встал между ним и детьми и забрал шоколад.
– Сегодня уже поздно есть сладкое. – И он отнес шоколад к тумбочке, а когда повернулся, руки его были пусты. – Завтра, дети мои!
Дети печально вышли из комнаты. Когда Вольф и Моска подняли свои стаканы, женщина произнесла что-то резкое на диалекте, которого ни Вольф, ни Моска не понимали. Муж бросил на нее угрожающий взгляд.
– Завтра, я же сказал, завтра!
Вольф и Моска вышли на темную улицу, которую освещал желтый свет из единственного окна.
Сквозь стекло до их слуха донеслись голоса мужчины и женщины, переговаривающихся друг с другом с гневом и ненавистью.