– Лучше заставь его забыть, как воровать лед со станции, – сказала Октавия матери.
Лючия Санта раздраженно отмахнулась:
– От железной дороги не убудет, если дети возьмут немного льда. – Теперь она смотрела на Джино с любопытством и с теплой улыбкой. – Лучше своди брата на эти деньги в кино в воскресенье, – молвила она и намазала сыну хлеб маслом.
Винни смыл с лица муку, но остался бледен. При виде морщин усталости и напряжения, уродующих детское лицо, Октавия обняла брата и испуганно спросила:
– Что они заставили тебя делать? Может быть, работа оказалась слишком тяжелой?
Винни пожал плечами.
– Нет, все о'кей. Просто слишком жарко. – И он неуверенно добавил:
– Я испачкался, потому что таскал мешки с мукой из подвала.
Октавия все поняла.
– Мерзавцы! – выкрикнула она. – Этот твой грязный итальяшка-paesan «Деревенщина (ит.).» Panettiere заставляет Винни, совсем еще ребенка, таскать свои неподъемные мешки! – напустилась она на мать. – Пусть его сынок только попробует пригласить меня на свидание – я прямо на улице плюну ему в лицо!
Во взгляде Винни появилась надежда. Октавия так здорово обозлилась, что это может избавить его от работы. Но он тут же застыдился: ведь матери-нужны деньги!
Лючия Санта пожала плечами и бросила:
– Пять долларов в неделю и бесплатный хлеб для всей семьи! И бесплатное мороженое для Винни, когда он на работе. Хорошая экономия в летнюю пору. Тем более сейчас, когда ушел их отец…
Октавия вспыхнула. Спокойствие матери, безропотно сносившей это подлое дезертирство, сводило ее с ума.
– Вот именно! – крикнула она. – Ушел. Нас…ть он хотел на них!
Даже в гневе ее позабавил удивленный взгляд братьев: девушке не подобает так браниться. Однако мать не находила в этом ничего забавного, и Октавия примирительно произнесла:
– Это несправедливо. Несправедливо к Винни.
– Какая из тебя учительница, если у тебя язык уличной девки? – резко спросила мать по-итальянски и умолкла, ожидая ответа. Однако Октавия молчала, удрученно взирая на себя со стороны.
Тогда мать продолжила:
– Если ты хочешь командовать в доме, то выходи замуж, нарожай детей, кричи, когда они появляются на свет. Тогда ты сможешь их лупить, тогда сможешь решать, кто будет работать, когда и как. – Она окинула дочь холодным взглядом, как смертельного врага. – Хватит. Bastanza.
Она повернулась к Джино.
– Теперь насчет тебя, giovanetto. Я не вижу тебя с утра до ночи. Вдруг тебя переедет телега, вдруг тебя украдут? Это одно. Дальше: твой отец на некоторое время ушел от нас, так что теперь всем придется мне помогать. Попробуй только пропасть завтра – получишь вот этого. – Она подошла к шкафу и вытащила оттуда тонкую скалку для раскатывания праздничных ravioli. – Tackeril! – Голос ее стал хриплым и злобным. – Клянусь господом нашим Иисусом Христом, я тебя так изукрашу, что тебя будет видно за милю. Ты у меня станешь сине-черным, и будь ты хоть бесплотным призраком – все равно никуда не денешься. А теперь ешь! Потом помоешь посуду, уберешь со стола и подметешь пол. И чтоб не сметь сегодня даже подходить к лестнице!