– Вы действительно так считаете?
Бутурлин спокойно прикурил новую папиросу и легко усмехнулся:
– Прошу заметить, Петр Петрович, что это всего-навсего мое личное мнение. И к существу нашей приватной беседы отношения не имеет.
– Понятно, – спокойно сказал я, сминая окурок в медной пепельнице. – Беседа наша, конечно, не совсем приватная, но тем не менее… А сейчас, Николай Сергеич, расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашей вчерашней встрече с покойным Пахомовым.
Все же милиционеры отечественной выпечки – военная косточка, и сейчас участковый Антон Михайлишин доказывал это не словом, а делом.
Краем глаза я видела, как он совершает замысловатые маневры по саду – благо места хватало. Используя все естественные и искусственные складки местности, Антон демонстрировал повышенное внимание к цветочным клумбам, ко всем деревьям вообще и к отдельным кустарникам в частности. То есть, ко всему, кроме меня. Он напоминал мне посетителя Московского ботанического сада, эдакого увлеченного экскурсией садовода-любителя в аккуратно выглаженной летней милицейской форме. Загорелое лицо участкового было, на мой взгляд, отмечено печатью несколько чрезмерной серьезности. И, может быть, поэтому по его виду никто, кроме меня, не мог догадаться, что Антон Михайлишин волнуется, как школьник-восьмиклассник перед первым свиданием. К своему удивлению, если не сказать священному ужасу, я давно и твердо поняла, что старший лейтенант Михайлишин по уши влюблен в Станиславу Федоровну Бутурлину.
То есть в меня.
Кажется, он влюбился в меня по-настоящему, что называется, без дураков. И судя по всему – первый раз в жизни. Хотя вообще-то он мог похвастаться многочисленными романами со скучающими дачницами. Мимолетными, правда. Пассии его были весьма разнокалиберны – блондинки и брюнетки, симпатичные и не очень, толстые и худые, но всех их объединяло одно: они одинаково стремительно западали на нашего мужественного участкового. Климат у нас в Алпатове, что ли, способствует быстрому сексу? Правда, все его романы проходили весьма споро, удобно для обеих сторон и заканчивались безболезненно: обычно с наступлением осенних холодов, когда наш поселок пустел более чем наполовину, бляди поднимались на крыло и улетали на юг, в Москву. К чести Михайлишина надо сказать, что он имел дело исключительно с незамужними особями женского пола.
Об всем этом мне рассказывали достаточно подробно, в красках и деталях. Рассказывали люди, которым я могу верить. И, разумеется, без упоминания имен. Но со мной у него все шло несколько по-другому.