Тем самым, которое он дал мне при рождении.
С тех пор прошло четверть столетия. Я побывал в трех приемных семьях и двух интернатах, пока не попал наконец в дом дяди Уилли и тети Лорны. Где бы я ни был, повсюду я внимательно прислушивался к именам, которыми окружающие звали друг друга и меня. Мне казалось, что, как только я услышу свое настоящее имя, я сразу же его узнаю.
Мне не раз говорили, что поскольку я был подкидышем – ребенком, которого в буквальном смысле нашли где-то на улице, имя и фамилию мне подобрали практически сразу. Директор приюта давал имена безымянным сиротам примерно так же, как метеорологи дают имена ураганам. По-видимому, в тот год сирот и подкидышей было довольно много, поскольку когда меня, так сказать, вышвырнули за борт, персонал успел добраться до последних букв алфавита. (Иногда я спрашиваю себя, не так ли чувствовал себя Моисей?) Легенда гласит, что в первый же понедельник после моего поступления в приют сотрудники покидали в шляпу бумажки с фамилиями на «У», кто какие смог припомнить. Точно так же для меня выбрали и имя.
До сих пор, когда кто-нибудь называет меня Чарльзом Уокером – именем и фамилией, записанными в моей водительской лицензии, мне кажется, что речь идет не обо мне. Что на самом деле меня зовут совершенно иначе. Я знаю это, потому что «Чарльз Уокер» не помещается в дыру на пленке моих воспоминаний.
Если хотите понять, что я имею в виду, попробуйте при знакомстве с чужими людьми представляться не вашим, а другим, выдуманным именем. Думаю, вам многое станет ясно, когда вместо, скажем, Майкла вас будут звать Джоном или Биллом.
К тринадцати годам я смертельно устал от жизни между надеждой и неопределенностью. Скопив немного денег, я купил словарь имен (счастливые супружеские пары, которые ждут ребенка, любят листать такие по вечерам) и прочел его вслух – все пять тысяч имен, которые в нем были. Для этого я специально уходил в лес и то шептал, то выкрикивал их во все горло, пытаясь вспомнить то единственное, которое принадлежало мне. Увы, ни одно имя так и не показалось мне знакомым.
Брансуикская городская больница была ничем не примечательным зданием, в котором функциональность одержала победу над архитектурой с разгромным счетом. Подобных типовых проектов полным-полно по всей Южной Джорджии.
Как только мы остановились на больничной парковке, дядя выбрался из машины, вошел в вестибюль и нажал кнопку лифта. Тут надо сказать, что в строгих интерьерах медицинского учреждения смотрелся он не слишком уместно: будучи кузнецом, дядя много времени проводил с лошадьми в стойлах и денниках, поэтому его одежда, если можно ее так назвать, отличалась крайней простотой. Обычно дядя надевал джинсовую рубашку с длинным рукавом и на кнопках (никаких пуговиц!), вытертые джинсы «Рэнглер», старые ботинки, у которых уже дважды меняли подметки, кожаный ремень, на котором сзади было выжжено гвоздем имя «Уилли», и красный или синий шейный платок. Дядя утверждал, что платок защищает его от пыли, но я несколько раз говорил ему, что он похож на детский слюнявчик и советовал промокать им уголки губ. На голове дядя носил либо вытертую бейсболку с эмблемой «Краснокожих из Атланты», либо свой знаменитый «гас» – в зависимости от настроения и от того, участвовала ли наша любимая команда в борьбе за Кубок. Сейчас на нем была именно бейсболка, поскольку в финальной серии «Краснокожие» выиграли уже пять игр подряд, к тому же буквально вчера Чиппер сделал «круговую пробежку»