- Ну... - облизав губы, Уна снова обречённо вгляделась в пляску жёлто-багряных всполохов. Видеть растопленный камин летом было вообще как-то дико (особенно если учесть, что там нет дров...); оба окна в комнатке были раскрыты, и в них проникали лучи ясного прохладного дня, но духота начинала чувствоваться. - Просто огонь, я имею в виду. Не такой огонёк, какой Вы создали на тракте. И не такой, как... - (как тот, которым я сожгла человека). - ...как получился тогда у меня. Пламя, сотворённое магией, но до предела уподобленное настоящему.
- А оно настоящее, - со смесью дружелюбия и насмешки сообщил Гэрхо. Его худое, не по годам резко очерченное лицо опять появилось в поле зрения Уны. - Никакое не "до предела уподобленное". Магия ничего не подделывает. И не лжёт.
Уна повернулась к нему. Её тянуло спорить - то ли из-за новой подсказки чутья по поводу Дара, то ли просто из-за раздражения и усталости. И зачем только Индрис притащила сюда этого костлявого непоседу - боится оставлять его со слугами?.. Хотя в таком случае бояться, пожалуй, разумнее за слуг.
- Магия играет. Изображает. Приманивает, чтобы причинить боль. Вся история Ти'арга, да и вообще Обетованного - сплошное тому доказательство... Разве нельзя назвать всё это ложью?
Хмыкнув, Гэрхо вертляво подскочил к самому стулу Уны, наклонился к ней, сложил ладони трубочкой и с невероятно загадочным видом шепнул:
- Нет. Представляете, миледи?
- Прекрати, Гэрхо, - велела-попросила Индрис, кусая губы от смеха. - Ты не должен мешать леди Уне сосредоточиться.
- И влезать в разговоры взрослых, - добавила Уна, сдерживая злость. Шёпот на ухо всегда казался ей чем-то крайне личным; в поведении мальчишки была неприятная дерзость. Разве что матери она могла позволить такое, да ещё дяде Горо с тётей Алисией.
И - давно, в детстве - Бри.
- Взрослых? - Гэрхо осклабился, но стальные глаза Отражения ничего не выражали. - Мне девятнадцать лет по Вашему счёту, миледи.
Невероятно. Просто невозможно. Бывают, конечно, разные задержки в развитии, но это точно не относится к Гэрхо... Все эти дни Уна считала его ребёнком, вряд ли старше тринадцати-четырнадцати. Ей стало жутко.
Сноп искр с треском упал на каменный бортик камина. Уна посмотрела на Индрис, чтобы убедиться, что её не разыгрывают; колдунья кивнула.
- Это правда. Мы взрослеем с другой скоростью, леди Уна, только и всего... И живём иначе. И растём в материнской утробе. И умираем, - Индрис опустила лохматую голову и коснулась зеркала на поясе. - Есть много различий, о которых Вы не знаете... И уже не узнаете, наверное, - она тоненько вздохнула, - по воле Вашей матушки. Кое-что люди понимают лишь в нашей Долине - больше нигде. Даже не знаю, хорошо это или плохо.