Налетел новый грозовой шквал. Но даже дождь, опять превратившийся в ливень, не в состоянии был погасить пламя. Над пожаром поднялись облака пара, сквозь которые продолжали рваться к черному небу языки огня. Несколько темных фигур метались на фоне горящего здания. В промежутки между раскатами грома доносились крики, лай собак, сухо протрещала автоматная очередь. В порту тревожно завыли сирены.
«Молнию, что ли, он притянул, — думал дядя Митрофан. — Да, видно, не рассчитал; верно, и сам погиб. Ну и пожар! В жизни такого не видел… Эх, Альбин, Альбин, непонятный ты человек! Пришел неведомо откуда, а ушел вот так…» — Широкие плечи дяди Митрофана задрожали.
Где то совсем близко треснула ветка и шевельнулись кусты. Дядя Митрофан поднял голову. Рядом стоял Альбин.
— Пойдемте, Кузьмич, — устало проговорил он. — Девушка и лесник свободны. Они в лесу за рекой и пламя освещает им путь. А списков уже нет. Слез и крови будет немножко меньше…
— Жив, — прошептал дядя Митрофан, хватая юношу за руку. — Не ранили?
— Меня никто не видел Они думают, — молния. Пойдемте, иначе будет поздно. Я теперь безоружен и совсем обессилел. Похоже, что заболел… Идем…
К горящему дому уже мчались машины, ярко светя фарами.
* * *
В Алуште начались обыски. Поговаривали, что ищут каких-то парашютистов, не то советских, не то американских. Дядя Митрофан рассказал об этом Альбину, но юноша остался совершенно равнодушен. Он едва держался на ногах, к еде не притронулся.
— Найдут его в погребе, крышка нам всем, старый, — твердила Евдокия Макаровна.
— Не найдут, — не очень уверенно возражал дядя Митрофан.
— А если найдут?
— Ну найдут, так мы с тобой свое пожили…
— Мы то пожили, — а он? Да и нам обидно до победы не дожить. Может, с отцом Серафимом посоветоваться?
— Дура! Только пикни, я тебе ума добавлю!
— Очумел на старости лет. Отец Серафим, говорят, тоже партизанам помогает.
— Я там не знаю, кому он помогает. Только я попам ни на грош не верю. И точка…
Евдокия Макаровна обидчиво поджала губы и умолкла.
Весь вечер дядя Митрофан был мрачен. На другой день он раздобыл где то дрянного шнапса, который немцы делали из древесных опилок, и запил.
Евдокия Макаровна спряталась у соседей; она хорошо знала, чем кончаются такие часы запоя. В горнице царил беспорядок; комья засохшей грязи покрывали пол. В открытую настежь дверь задувал холодный ветер.
Время от времени старик начинал бормотать что то, угрожающе постукивая кулаком по столу. Подпрыгивала зеленая бутылка, звенел стакан. Потом голова старика опустилась на грудь, он задремал. Разбуженный каким-то движением, потянулся к бутылке и увидел Альбина.