«Мне умирающая волчица доверила свое дитя, чтоб уберечь его от мести лося», — подумал он.
Он сделал вид, что смеется сам над собой. Но невольное волнение охватило его. Ему, Гламису, поручено живое существо, ему, которого все считают закоренелым убийцей, преступником… Не очень скоро он снова взял себя в рут
Он начал смеяться.
Немного стыдясь своего поведения, Гламис снял свою шерстяную рубаху, набросил ее на волчанка и бережно понес его к пещере.
Десять минут спустя он дал маленькому волченку в чашке консервированного молока, разбавленного теплой водой. Конечно, молодое дикое животное не имело никакого представления об этой новой пище и о новом способе подачи ее. Толчком морды волчанок опрокинул чашку на пол. Не проявляя неудовольствия, человек развел огонь и приготовил новую порцию молока и воды. Занимаясь этим делом, он вспомнил, как в своей юности он возился с щенками-колли, детенышами шотландской овчарки. Он всегда был большим любителем собак. Ему было известно о зоологической близости между волком и овчаркой.
Думая об этом, он решил попробовать воспитать и выдрессировать приемыша-волченка.
Сначала Гламис, взяв голову звереныша, ткнул тихонько его мордочку в теплое молоко, потом, опустив голову, взял за шею. Волчонок с недовольным видом старался освободиться, но несколько капель молока все-таки попали ему в рот. Волченок облизнулся. При следующей кормежке он уже не так сопротивлялся. На третий раз волченок сам приблизился к чашке, попробовав содержимое. В продолжении получаса маленький розовый язычек лакал не без труда, но с большим удовлетворением, теплое молоко.
— Ловко! — громко сказал Гламис, гордый успехом своего первого урока, и он обратился к волченку, как к равному себе, как к товарищу. — Теперь, когда ты научился есть самостоятельно, мы скоро достигнем хороших результатов. Я буду заботиться о твоем существовании. Но это еще не все. Если я тебя оставлю без хорошего воспитания, ты вырастешь настоящим волком, сделаешься самым неприятным созданием в природе. Но я попробую сделать тебя ручным. Прежде всего тебе надо забыть, кто ты. Ты больше не волк, ты — колли и отныне будешь моим товарищем. И никто не знает, как я хочу в моем одиночестве иметь товарища. Я буду называть тебя «Колли», и ты будешь понимать и придешь ко мне!..
Это была самая длинная речь, которую Гламис произнес за год своего одиночества. Он говорил, конечно, для самого себя, но в то же время он испытывал необыкновенное удовольствие, имея терпеливого слушателя, хотя бы дикое животное. Он был также счастлив, что имел право говорить, не подражая французско-канадскому жаргону, который давался ему с таким трудом.