Он поднялся, хотя ноги держали плохо.
— Я лишь желаю знать имя того, кому обязан своей жизнью…
Змея осела и капюшон сложила. Качнулась, приоткрывая вязь древних рун.
…его звали Альер Тагрон Терреспаль дель Венцель.
Он умер, прожив на свете три дня, но и этой малости хватило, чтобы сам Сивуш, прозванный Разумным, признал дитя.
…у него не было других, если Ричард правильно помнил.
Жена была.
Наложницы.
Любовницы, постоянные и случайные, а вот детей не было.
— Покойся с миром, маленький Император…
Ричард вновь поклонился, прижав обе руки к сердцу.
— …и да будет вечный твой сон спокоен.
…убит?
…или проклят еще до рождения теми, кто жаждал занять трон?
…или просто родился больным. С младенцами ведь случается. Как узнать? Никак. Разве что взломав Большую Императорскую печать.
Нет, на это Ричард не пойдет.
И пусть за дверью сокрыты немалые сокровища — особ императорской крови, даже новорожденных, хоронили при Малых Регалиях.
Венец.
Скипетр.
И полог, расшитый черными алмазами.
Чаша. Нож… и если повезет — склянка с Кровью Богов…
Ричард сел на землю и, вытащив узкий клинок, полоснул по запястью. Боли он не почувствовал. Он сидел и смотрел, как темные полосы обвивают запястье, скручиваются вязким кровяным жгутом. Кровь впитывалась в землю.
И шелестели прозрачные листья миртов.
— Что ты делаешь? — этот голос заставил очнуться.
— Говорю спасибо…
Она присела рядом и подняла бархат верхних юбок. Полосу батиста оторвала.
— Мы здесь до утра, — сказала Оливия, перетягивая порез. — Кто такая Орисс?
— Что?
— Орисс, — повторила она, расправляя хвосты аккуратного бантика. — Если, конечно, я лезу не в свое дело…
— Ты лезешь не в свое дело. — Ричард высвободил руку. — Лучше приляг и отдохни… поспи.
— Думаешь, я могу поспать, когда это здесь? — Оливия указала на ограду. — Она ведь не уйдет?
— Не уйдет.
Гончая злилась.
Ричард чувствовал эхо ее злости, далекое, но все одно болезненное. Гончая звала.
Требовала вернуться.
И обещала быструю смерть. Щедро с ее стороны. Ее гнев походил на мертвое пламя. Одного прикосновения хватит, чтобы отравить пусть и не тело, но душу.
Она всколыхнется.
Полезет дурное.
Обиды всплывут. Неудачи.
Тоска глухая…
— Ричард. — Оливия тряхнула за плечо. — Очнись… почему я ничего не ощущаю?
— Понятия не имею.
Он потер глаза.
По всему выходило, что гончая, физически оставаясь за оградой, ментально все-таки способна была преодолеть барьер.
Плохо.
И странно, что Оливия не ощущает. Пусть она и лайра, но дар ее слаб. Она должна была первой услышать зов… замереть, позволить гончей заглянуть в самую суть себя. И вывернуть эту суть, сладкую, нежную…