Не буду утомлять подробностями. Скажу сразу, что у Лисянского в отношении меня оказался жребий творчества. Что полностью отвечало его стилю работы, но вызывало легкое разочарование. Потому как творческая жилка, склонность и способность создавать новое вещи превосходные, но абсолютно безликие в эмоциональном и морально-этическом плане. То есть я получила подтверждение уже имеющимся сведениям, но не узнала ничего нового.
Однако впечатление от жребия Лисянского померкло сразу, едва я выстроила систему взаимодействия своего гороскопа с гороскопом Снегова. Звезды недвусмысленно сообщали, что мой сумрачный заместитель и без пяти минут преемник обречен стать мне предателем. Несмотря на реакцию отторжения, вызываемую у меня этим человеком, кем-кем, а предателем я его себе не представляла. А может быть, именно вследствие этого отчуждения? Ведь предать может только близкий человек. Поскольку же ни малейшего сближения между мной и Снеговым даже не намечается, то и его гипотетическое грядущее предательство обретает сугубо умозрительный характер. Он мог бы меня предать, если бы мы перестали быть чужими друг другу людьми. Но последнее совершенно невозможно — следовательно, этого не произойдет никогда. Другое дело — знать, что человек из моего окружения способен на предательство, в любом случае полезно. Думаю, можно считать это оправданием моего нежелания оставить агентство Снегову. Даже, если угодно, компроматом. Что ж — выходит, чрезвычайные меры окупились. Так-то, Рюрик Вениаминович! Я теперь предупреждена, а значит, вооружена…
Невзирая на браваду, на душе сделалось пакостно.
«ВЕСНА ЗАБЛУДИЛАСЬ В ПУТИ»
Неясные надежды и романтический флер новогодья сменились резкими чертами реальности. Звонок гендиректора вернул меня на матушку-землю — пусть не с небес, но тоже из неплохого места, хоть я и не знала его названия. Сделав несколько вялых телодвижений (да и то в основном Мишенькиными руками), я впала в такую тоску, что мстительно развернулась спиной к суровой правде, сделав вид, что мы незнакомы, и с упоением окунулась в простые радости жизни. Живет же на свете такая птица — страус.
Январь прошел под знаком выходных, выкинув из головы все неприятности, я читала вечера напролет, не вылезала из Интернета, по выходным пекла затейливые пироги, а музыка звучала в моем доме почти непрерывно. Словом, ударилась во все тяжкие.
С тех пор, как я разоблачила своих собеседников, отношения наши с Бродягой заметно изменились, став, я бы сказала, более легкомысленными, но, правда, вместе с тем и доверительными. А вот Профессор и Туу-тикки, к моему удивлению, словно бы не заметили произошедшего. Может, лишь чуть теплей стали их зимние монологи — а может, и нет. Жизнь текла легко и приятно — пока однажды в беседе с Профессором я случайно не написала: