Ее голос прервался.
— А у Мондрагона вы были? — спросил я.
— Подождите, — отвечала она, — я расскажу вам все, вам, чужому человеку, расскажу в эту ночь, когда для меня начинается новая жизнь. Хотя, по сути говоря, она началась уже вчера. Вчера я вылетела из Нью-Йорка… — Она затянулась своей сигаретой. — Под конец все собрались в баре, старый армянский ювелир Аласян, генеральный консул, шведы, немцы, итальянцы, и даже Эрскин в конце концов пришел — он выиграл почти тридцать тысяч франков. Мондрагон повторил Эрскину и мне свое приглашение. Все остальные уже бывали у него в ателье, бывали и в городке Сен-Поль-де-Ванс. Они уговаривали нас принять приглашение, особенно старался старый ювелир из Ниццы.
— И ваш муж принял его приглашение?
— Ах, бедный, бедный Эрскин, — она засмеялась. — Он ничего не смыслил в картинах, и живопись интересовала его так же мало, как музыка, скульптура или литература. У него был свой банк. У него была своя специальность: деньги. Вот чем он интересовался, вот к чему относился со страстью.
— Ну и рулеткой, — сказал я.
— Ну и рулеткой, — согласилась она.
— И вами, миссис Коллинз.
Она долго глядела на меня, потом отпила из своего бокала.
— Да, — наконец откликнулась она, — и мной, разумеется, тоже. Но это была не страсть. Это была любовь. И доверие, абсолютное доверие. — Она опустила голову. В купе вдруг стало совсем тихо, я мог лучше слышать перестук вагонных колес и бурю, и дождь. Миссис Коллинз откинула голову. — Да, Эрскин принял приглашение Мондрагона. Мондрагон сказал, что в воскресенье в три часа будет стоять перед отелем «Карлтон» со своей машиной, что он отвезет нас, а потом привезет назад. — Она пожала плечами. — В субботу мужу позвонили из Парижа. Позвонил директор Французского банка, с которым он вот уже много лет сотрудничал. Вы уже догадываетесь, что было дальше, мосье Руайан, не так ли?
— Этот самый директор попросил вашего мужа непременно приехать в Париж к понедельнику из-за одной очень важной финансовой операции, — ответил я.
— Именно об этом он и попросил моего бедного Эрскина. Дело было чрезвычайно важное. Эрскину было просто необходимо отлучиться в Париж, по-другому никак не получалось. Мой муж решил вылететь уже в воскресенье вечерним рейсом и вернуться ко мне утром во вторник. Я привыкла к таким его внезапным поездкам. После обеда, когда Эрскин как и обычно спал, я позвонила Мондрагону, сказала, что наш визит к нему придется перенести, и объяснила почему.
— Ну и?
— Он ответил: «Перенести? И речи быть не может. То, что ваш муж улетает в Париж, следует рассматривать как подарок судьбы. Наконец-то мы останемся одни». — Вы с ума сошли! — сказала я. — Вы же не думаете всерьез, что я приду к вам одна, без мужа? — «Думаю, — отвечал он весело, — именно это я и думаю». — Нет и нет! — воскликнула я. — «Разумеется, нет! — отозвался он — Так что будьте к трем часам на террасе вашего отеля и ждите меня, чтобы сразу же сесть в машину, как только я подъеду. Там очень трудно припарковаться». — Ни за что в жизни, — ответила я, внезапно рассвирепев, — никогда я не стану ждать вас на террасе в три часа, мосье Мондрагон.