— Тридцать с лишним! Чудесный возраст для женщины! Лучшая пора жизни, самый расцвет! Женщины, которым за тридцать, даже за сорок, — самые привлекательные. Nous le savons, nous…[6]
— Oh, vous, vous![7] — игриво погрозила пальчиком Эмма и, стараясь отвлечь внимание гостя от плиты и выглядывавшего из-за занавески горшка, спросила, указывая на противоположный дом: — Vous avez rendu visite aux Rolitsky?[8]
— Oui, j'avais été la[9],— ответил он. — По делу…
Очевидно, они оба не слишком были сильны во французском языке, говорили с трудом, не всегда правильно, но все же, стараясь произвести друг на друга более выгодное впечатление, вставляли в разговор французские слова и фразы.
— Как же идут дела? — участливо спросила вдова.
На красивом лице гостя появилась гримаса. Он пренебрежительно махнул рукой:
— Стоит ли говорить о таких скучных и низменных вещах! Когда я с вами, я забываю обо всех хлопотах и огорчениях! Vous étes mon ange consolatrice[10].
Эмма просияла от умиления и радости.
— Oh, parlez á moi avec le coeur ouvert![11] — промолвила она тихо. — Правда, крылья у меня давно подрезаны, но я еще умею слушать и сочувствовать.
— Право, тетушка, вы достойны лучшей участи…
— Что ж! Ничего не поделаешь! Не будем говорить об этом…
— Я, право, не могу простить дядюшке, что… что он оставил вас в таком положении.
Эмма снова бросила взгляд в сторону плиты.
— Положение мое не такое уж плохое, я живу экономно… это верно; но мне большего и не надо, потребности у меня скромные. Игнатий был, возможно, человеком ограниченным, заурядным… я, быть может, вправе была мечтать о чем-то… о чем-то более возвышенном, но… он был хорошим, очень хорошим человеком, всегда думал и помнил обо мне…
— Ролицкий говорит, что, кроме тех денег, что вы дали мне взаймы, у вас есть еще капитал, который вы поместили у него…
— Конечно! Как же! У меня есть капитал.
— Он говорит, что три тысячи…
— Да, три тысячи у него и еще кое-где…
Гость, очевидно, прекрасно знал, что этого «кое-где» не существует, так как не проявил ни малейшего любопытства, а только прошептал, словно про себя:
— У меня три да там три, всего шесть!
Произведя это вычисление, он как бы очнулся и воскликнул:
— Бога ради, зачем я трачу приятные минуты на разговоры о таких низменных вещах…
— Пожалуйста, пожалуйста, — перебила его с живостью Эмма, ведь вы мой единственный друг и покровитель. А все прежние друзья и знакомые покинули меня, едва только мой Игнатий закрыл глаза. Только ты, Стась, не забыл меня и покидаешь веселое и блестящее общество, чтобы навестить и утешить бедную отшельницу!