— Она детей учит, — говорили они, — значит, образованная, и обхождение имеет вежливое!
Но самые достоверные сведения об образовании, полученном этой бледной, худенькой женщиной, имела старая Злотка; сведения эти были почерпнуты от самой панны Янины. Как-то, сделав свои обычные покупки — немного сахару и керосину, — панна Янина спросила:
— Ничего новенького для меня нет?
Злотка отрицательно покачала головой.
— Я у многих спрашивала, — ответила она, — узнавала, но никому не нужно… У нас в городе сейчас страх как много учительниц… больше чем детей… А разве вам мало уроков, которые у вас есть?
— Мало, очень мало… на жизнь не хватает… Мне много не платят.
— Почему же? Я знаю, что учительницы получают большие деньги за те знания, которые в своей голове имеют.
Янина отвернулась и снова стала разглядывать полку с разноцветными коробками сигар.
— В том-то и беда, — сказала она, — в том-то моя большая беда, что знаний у меня очень мало… — И, не отрывая пристального взгляда от полки, добавила: — Я всегда учила только самых маленьких… начинающих… и мне всегда платили очень мало… да и, по правде говоря, платить больше не за что…
Злотка безнадежно развела руками:
— Раз так, ничего не поделаешь!
Вечером, вернувшись из города, Янина не обняла, как обычно, Юлианку. Оттолкнув ее, она опустилась на стул и погрузилась в глубокую задумчивость, теребя дрожащими руками края черной поношенной кофты.
Удивленная, огорченная, девочка подошла к ней, но она снова оттолкнула ее, прошептав:
— На горе мое ты родилась… да и на свое…
Янина весь вечер сидела неподвижно, не проронив ни слова. Юлианка тихо всхлипывала. Но наутро, когда Юлианка проснулась в своем углу за выступом стены, она увидела склонившуюся над ней панну Янину. Улыбаясь, она поцеловала ребенка в лоб.
— Поди подмети комнату, — сказала она.
Она поручала девочке подметать каждое утро комнату, ставить самовар, топить печку и стелить постель; глядя, как девочка с трудом справлялась с непосильной работой, Янина говорила с глубокой печалью:
— Мне хочется, чтобы из тебя хоть хорошая служанка вышла!
По вечерам Янина учила девочку закону божьему, чтению и шитью; иногда она бывала необычайно ласкова, а подчас требовательна, нетерпелива, раздражительна.
Если бы кто-нибудь видел, как она поминутно вскакивала со стула, металась по комнате, обнимала и целовала девочку, отталкивала ее, била по рукам за малейшую ошибку в чтении или шитье, хваталась за голову и что-то быстро и бессвязно бормотала, — он мог бы подумать, что она близка к помешательству. Но она быстро овладевала собой и, скрестив на груди руки, сжимала тонкие губы. И тогда казалось, что эта женщина готова ценой любых страданий и мук добиться своей цели.