– У меня нехорошее предчувствие, Алан. Странно, но весь день мне кого-то жаль: то приблудную кошку с двумя котятами, то спящего посреди улицы пьяницу, то бедняжку Лору.
Алан протянул руку к женскому лицу и осторожно погладил его.
– Ты плакала сегодня? – удивился он.
– Да… – Сьюзи растеряно улыбнулась. – Странный день! Я ничего не боюсь, но знаю, что скоро случится что-то нехорошее… То есть… Не так… Случится что-то большое, понимаешь?
– Нет, – честно признался Алан. – Но случится все-таки плохое или хорошее?
Сьюзи думала целую минуту.
– У некоторых вещей нет цены, – наконец сказала она.
– Например?
– Ну, например, если я уйду со двора, сколько будет стоить моя тень, которая останется на этом дворе?
14.
… Не помогало даже виски, и к полуночи старый мэр Эндрю Грей вдруг понял, что попросту сходит с ума. Спасительный сон не наступал, маленькая, жесткая подушка под головой была уже мокрой от пота, а в довершении всего, низкая штора не защищала глаза от яркого лунного света. Старика-мэра душила ненависть к Лоре Уайт. Он ворочался в кровати, замирая на минуту или две, но потом, издав очередное сдавленное ругательство, рывком руки поднимал одеяло и переворачивался на другой бок. Лежать на правом боку было удобнее, но тогда ему в глаза бил яркий лунный свет, а лежать на левом мешала глухая и жутковатая темнота. Эндрю никак не мог понять, какая ненависть страшнее: та, что была светлее, то есть подсвечивалась луной через закрытые веки или та, что была черной, как не имеющий дна колодец. Вчерашние, еще недавно казавшиеся очень важными, мысли о магазинчике Феликса Чалмерса, который можно было бы легко прибрать к рукам и о скорой и долгожданной свадьбе дочери растекались масляными, невесомыми пятнами и превращались в насмешливое лицо Лоры.
«Сволочь!.. Гадина! Наглая потаскуха!»
Эндрю устал. Но мысленные ругательства продолжали течь как кровь из глубокой раны и остатки здравого смысла – «Да плюнь ты на это!..» или «Все пройдет, забудь» – были слишком слабы, чтобы зажать эту дьявольскую рану. Кроме того, Эндрю всегда плохо контролировал свои эмоции, если выпивал больше полбутылки виски.
На какое-то мгновение ему все-таки удалось отстраниться от своей ненависти, и он с тоской подумал: ««Может, мне испугаться, а?» Эндрю Грей прожил много лет и по опыту знал, насколько спасительным может быть чувство страха. Он, может быть, и прожил так долго только потому, что вовремя прислушивался к инстинкту самосохранения. Но сегодня инстинкт молчал, и Эндрю в который раз потянулся к бутылке виски.
Он сел, отхлебнул прямо из горлышка и посмотрел на свои босые и белые ноги.