Она сказала:
«Зрителям подавай, чтобы и тут было, и тут, — она показывала на себя, а у меня? Где я это все возьму?»
«Это, наверное, оттого, — заметил я, — что ты плохо питаешься, но ведь, как тебе сказать, маленькие груди, узкие бедра… вообще хабитус подростка. Это тоже ценится. Это даже модно!»
«Ты, я вижу, знаешь толк в этих делах».
Я продолжал, пропустив мимо ушей ее ироническое замечание:
«Твоя хозяйка живет устарелыми представлениями. Это правда, что она цыганка?»
«Откуда я знаю», — сказала Сусанна.
Она горько кивала головой.
«Такая уж я родилась. От своей судьбы не уйдешь, вот что я тебе скажу».
«Ты так думаешь?»
«А чего тут думать».
«Это интересно».
Я оживился, проблема предопределения занимала меня, так сказать, ex officio, я приблизил к Сусанне свое лицо.
«Сейчас я тебе кое-что скажу…» — прошептал я. И мне вспомнился человек в рубище, говоривший мне то же самое; но это было в другой жизни. Я выпрямился.
«Великий Кардано вычислил день своей смерти. Когда этот день наступил, он почувствовал, что не умрет, и принял яд, чтобы не посрамить науку».
«А кто это такой?»
«Великий математик. Он изобрел карданный вал».
«Какой?»
«Карданный. Он жил четыреста лет назад».
«А, — сказала она. — Ну и что?»
«Как что — разве ты не понимаешь? Решение принять яд и было его судьбой. Случайностей не существует. И произвольных решений не бывает».
Я вздохнул и откинулся на спинку стула. Помолчав, она спросила:
«У тебя есть жена?»
Я помотал головой.
«Друзья?»
«Из тех, кого я знал, одни умерли, другие — еще хуже».
«Вот как!»
«Это не мои слова. Это сказал Чоран».
«А кто это?»
«Был такой, — сказал я. — Кстати, известно ли тебе, что хозяйка вашего театра…»
«Да какая она хозяйка».
«Кто же она?»
Ответа я не получил и осторожно спросил: известно ли ей, что на самом деле старухи давно нет в живых? По моим предположениям, добавил я.
Я думал, она удивится, спросит, откуда я это взял. Она проговорила:
«Все они такие. Вместо того чтобы лежать в гробу, людям кровь портят…»
«Не огорчайся. Ты еще молодая, у тебя все впереди».
Я заказал еще по бокалу коньяка. В кафе, кроме нас, не осталось ни одного посетителя, и за окнами не видно было прохожих. На стенах погасли светильники, здесь экономили электричество, только на нашем столике горела свеча.
«Она затащила меня в ваш театр, я остался… а знаешь, почему?»
Я оглянулся, боясь, что гарсон меня услышит, но никого вокруг не было.
«Я боюсь, — зашептал я. — Боюсь возвращаться к себе… Вот сижу рядом с тобой и думаю: не может же эта ночь продолжаться бесконечно. Когда-нибудь придется идти домой… Я тоже занимаюсь расчетами, — сказал я, — и достаточно сложными, только в отличие от Кардано, вообще в отличие от астрологических предсказаний, всей этой псевдонаучной чепухи мои прогнозы надежны. Короче говоря… — Я колебался, сказать или нет. — Я умру в этом году».