— Здоров балашка, никакой болезни нет. Его фасон такой, порода такой: худой как камыш…
— Мама, есть хочу, — с порога заявил Андрей.
Меланья налила ему борщ, нарезала хлеба.
— А ты?
— Сыта я, — она села напротив, облокотилась о столешницу и молча смотрела, как сын торопливо, обжигаясь, хлебал варево.
— Скажи мне, Андрюша, ты навсегда домой вернулся?
— Не знаю. Но пока я не могу уехать, мама. Не могу. И ничего больше не спрашивай.
— Хорошо, хорошо. — Меланья помолчала. Мысли ее свернули на другое. И она тихо попросила: — Хоть бы женился, что ли. Все один да один. Нашли бы девку посправней…
— Ну, это от меня не убежит. Придет время — женюсь. Тут я с тобой согласен, мам.
Повлажневшие глаза Меланьи заулыбались. Она уже собралась сказать про разговор, который вели отец с Ляпаевым про Глафиру (Дмитрий Самсоныч в тот же вечер обо всем рассказал жене), да сочла за лучшее воздержаться до поры и до времени. И очень правильно поступила, потому как пришлось бы ей огорчиться: она думала про Глафиру, а он, Андрей, — про Ольгу. И намекни Меланья о ляпаевской сродственнице, Андрей не сдержался бы, сказал про эту неожиданно разбогатевшую бездельницу не совсем приятные слова.
Мать осталась в утешении хлопотать по хозяйству, а Андрей пошел на промысел. На территории, проходя мимо Гриньки, хлопнул парня по плечу:
— Все вкалываешь?
— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич. — Гринька сколачивал ящики. — Почему это вкалываю?
— Да целыми днями отдыха не знаешь и рабочих часов не соблюдаешь. Находка для Ляпаева.
— Надо. Как же без работы, — спокойно ответил Гринька.
— Правильно, человек потому и стал человеком. Но есть же нормы: сделал положенное — и отдыхай.
— Положено — не положено, — нехотя проговорил Гринька и спросил неожиданно: — Когда мы погорели, положено было Ляпаеву нам жилье дать?
Вопрос был неожидан, и Андрей размышлял, как ответить парню.
— Ну вот! — Гринька победно посмотрел на Андрея. — Никому и дела не было, а Ляпаев приютил. И работу дал.
— Ну а кто еще из сельчан мог и жилье дать и работу? Никто!
— И я говорю, никто, а Мамонт Андреич дал.
— И теперь они с Резепом вытянут из тебя жилы.
— Резеп — совсем другое дело. Скотина он, этот Резеп. А Ляпаев добро мне сделал, а потому я в долгу…
— Ну, парень, с тобой каши не сваришь. — Андрей пошел к себе, а Гринька в недоумении пожал плечами и вновь заработал молотком.
В этот день Андрей задержался на промысле. Почти дотемна занимался с Ольгой: учил перевязывать предполагаемые раны, обрабатывать порезы, уколы, ушибы.
Гринька сидел поодаль на низенькой скамеечке, латал сапоги. Время от времени он косился на сестру и Андрея, улыбался, ехидно бросал: