Настоящие ватажники заявились шумной пестрой оравой, когда на реке истаял лед, а на полуденных склонах бугров появились чуть приметные мазки зелени.
Ляпаев с утра пришел в конторку — наймом он занимался сам. В прошлые годы ездил, бывало, по другим промыслам, целыми днями мотался на рессорной выездной двуколке, случалось, ночевал не дома.
Нынче людей набирали на все ватаги в Синем Морце. Еще загодя Андрей сказал Ляпаеву, что надо брать на работу только после медицинского осмотра, потому как больные, если они окажутся, занесут инфекцию, и тогда при тесноте казарм болезнь непросто будет изгнать. Ляпаева от этих слов покорежило, как от рези в животе, — его коробило от мысли, что Андрей встревает не в свое дело. Но возражать не стал, углядев в действиях Андрея пользу для себя: зачем ему больные, ему крепкие работники нужны.
— Ладно, осмотри. Тут, в Синем Морце, и будем набирать, а опосля по промыслам распределим.
…Толпа была людной — знать, и вправду в городе слоняются без дела тысячи прибылых. Ляпаев уже прослышал про то. А потому до последних дней воздерживался от найма, томил ватажников, сбивал и цены на рабочие руки, и гонор пришлых — сговорчивей будут. Так оно и оказалось. Желающих найти работу день ото дня прибавлялось. И вот сегодня, когда до путины осталась неделя, Ляпаев вышел к народу. С высокого рундука конторки пытливо оглядел разномастное сборище и, обернувшись через плечо, что-то сказал Резепу. Тот угодливо закивал в ответ. Мужики знали Резепа, ежедень встречал он пришлых, заворачивал, назначая встречу с хозяином на будущие дни. С Ляпаевым виделись впервой, а потому присматривались к нему, ждали его слов, ибо от них, немногих слов хозяина, зависела и тутошняя их жизнь в работниках, и жизнь оставленных в верхах семей.
Ляпаев объявил, сколько человек он возьмет к себе, — выходило, что не все найдут дело здесь, что придется некоторым подаваться или же обратно в город, или в соседние волости, к иным рыбникам. И оттого наемники не загалдели, не завозмущались, когда хозяин назвал цену рабочего дня — невиданно низкую и даже обидную для взрослого здорового человека.
Были в толпе и такие, кому уже не внове ходить по наймам. И не помнили они столь низкую поденную плату, но и им пришлось пришибленно молчать, ибо каждый опасался, что выкажи он недовольство, и придется ему неизвестно где и неизвестно сколько бродить безработным, а может случиться, и вообще вернуться домой ни с чем.
И еще сказал Ляпаев, что брать будет только здоровых и крепких, после того, как их осмотрит врач, чем окончательно доконал мужиков, потому что такого еще не встречали они и не знали, что о них может сказать врач. Некоторые и в жизни-то не обращались к нему, в глаза даже не видели. От этого страх возрастал. И каждый теперь считал за великое благо получить работу за грошовую оплату, лишь бы врач не забраковал его.