…Сергей спал до самого вечера. Все было уже выстирано, убрано, обед готов. Лина сбегала к соседке за курицей, чтобы сварить ему бульон. Потом плотно задернула шторы на окнах, включила настольную лампу и села с книгой к столу. Но никак не могла сосредоточиться: много раз пробегала глазами одну и ту же страницу и ничего не понимала. Мысли все время возвращались к спящему, а глаза поневоле постоянно отрывались от книги, чтобы взглянуть на его лицо.
Он смешно шевелил во сне губами. Вздрагивал, стонал, страдальчески морщился. Потом вскрикнул:
— Катя!
Лине это почему-то не понравилось.
«Какое твое дело! — тут же сказала она себе. — Какая тебе разница, кого он вспоминает, Катю, Свету или Ларису? У него, наверное, есть жена, а может, и дети».
Но почему-то хотелось думать, что он одинок, что не было у него другой жизни до того момента, как он вылетел из-за поворота на предрассветном шоссе. Вот так, с неба спустился, взял и материализовался в точке столкновения с ее персоной.
Сергей снова застонал протяжно и тоскливо. Лина поколебалась и решила его разбудить. Она подогрела бульон, налила в чашку, чтобы ему удобнее было пить, и склонилась над ним.
— Сергей… Сережа… проснись.
Он открыл глаза, посмотрел на нее, и гримаса отвращения мелькнула на его лице.
— Убери, пожалуйста. Этот запах… Меня тошнит.
— Но надо поесть, — чуть не плача, сказала Лина. — Тебе надо набраться сил…
— Не надо. Лучше я сдохну здесь тихонечко, и ты меня зароешь ночью в огороде.
Лина вздохнула и отставила чашку.
— Покажи руку.
— Зачем? — насторожился он.
Что-то из глубин сознания толчками пробивалось наверх, но он никак не мог уловить что.
«Покажи руку… Покажи руку…» — Где он это слышал? Что это значит?
Лина взяла его руку. Так и есть. Длинный рваный порез пересекал ладонь. От пальцев вниз он уходил к запястью. Кровь уже спеклась по краям раны и подернулась тонкой коричневой корочкой.
— Потерпи немножко. Хорошо?
Лина провела по ране смоченной спиртом ватой, и Сергей взвыл от неожиданной боли. Но Лина крепко держала его за руку.
— Ты мужчина, — сказала она, как говорила обычно Гордому. — Ты понимаешь, что надо лечиться.
Она хорошо очистила порез, положила на него компресс с мазью и туго забинтовала.
Белесые волосы непослушной копной падали ей на лицо, и она сдувала их вверх, когда склонялась над повязкой. Под толстым бесформенным свитером остро топорщились худенькие плечи. Такой хрупкий незащищенный ребенок. Как же она дотащила его сюда?
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Сергей.
— Двадцать один, — отозвалась она. — А что?