— Паука увидела?
— Типа того, — выдохнула, чувствуя совершенно непонятный микс из облегчения, паники и восторга одновременно.
— Мебели у тебя негусто, — сказал гость, указывая кивком на пустую комнату за спиной.
— Да уж. Не знаю, за что хвататься сначала. Оказалось, чтобы просто существовать, нужно слишком много всякой ерунды — от кастрюль до платяного шкафа. Раньше как-то об этом не задумывалась.
— Наверное, от того, что тебе редко приходилось переезжать? — предположил Кейран.
— Наоборот. Я делала это слишком часто. Видимо, успела войти во вкус, и кое-что подзабыть об оседлом образе жизни. Не замечаешь, как становится нормальным спать на диване и использовать коробки в качестве универсальных поверхностей и емкостей для хранения, — я говорила, спускаясь по лестнице на первый этаж.
Кейран следовал за мной, и я всем существом ощущала его близость.
— Сколько же раз ты переезжала? — спросил Кейран.
Я мысленно прикинула и ответила:
— Только за последние восемь месяцев — три раза.
Если точнее, то четыре. Учитывая обе съемные квартиры подряд, в которых пришлось останавливаться, после того, как мы с бывшим мужем продали свою квартиру в Столице.
— Ого… — отозвался гость. — Любишь перемены?
— Не особо, — ответила я, входя на кухню. — Не очень им доверяю, переменам.
— Тогда отчего же такая страсть к цыганской жизни? — не унимался Кейран.
Я повернулась к нему, посмотрела в глаза, полные неподдельного интереса.
— Никакой страсти. Просто так получилось, — ответила и отвернулась, надеясь, что ясно даю понять о нежелании продолжать эту тему.
Все было понято правильно.
Он снова наблюдал за тем, как я готовила завтрак, и немного поучаствовал, накрыв на стол. Какое-то время мы молчали, потом я спросила:
— Это дом твоих родственников?
— Дом принадлежал моей семье, — ответил Кейран. — Здесь я рос до пятнадцати лет.
— А твои… родные?
— Что — родные? — в голосе Кейрана появилась натянутость. Или настороженность.
— Они у тебя есть? Дом ты продал… — я оглянулась на него, стоящего чуть позади и наблюдавшего, как я переворачиваю оладьи на сковороде. — Извини, что спрашиваю.
— Почему извиняешься? Здесь нет никаких тайн. И я не впадаю в депрессию при упоминании о родственниках. У меня просто почти никого не осталось, — спокойно ответил Кейран.
Он переместился, чтобы мы могли видеть друг друга, встав сбоку от плиты у пустой стены.
— Здесь жили мои бабка и дед. Они меня и воспитали. Отца я не видел, и ничего о нем не знаю, а мама умерла, когда мне не исполнилось и пяти. Сейчас из всей родни только дед остался.
Кейран помолчал и добавил: