Молчали и смотрели, как тонет в воде солнце, утаскивая за собой последние всполохи света. И когда опустилась ночь, мы все еще не уходили в номер. Бродили по берегу, обмениваясь краткими фразами. Стояли, обнявшись. Присели на маленьком причале, прямо на доски, слушая, как тихо плещется озерная вода, ударяясь о деревянные сваи.
— Прости, что испортил нам день, — вдруг сказал Кейран. — Ничего этого не должно было случиться. Муть какая-то…
Он говорил, не зная, что прощение должна просить я. Неудобная женщина, которая не в состоянии вовремя проглотить пилюлю и избавить от лишних, никому не нужных и таких несвоевременных проблем.
— Спасибо, что ты со мной… — произнес он. — И вчера, в лесу. И сегодня…
И в этих словах было столько всего, что хватило бы на целую бессмертную балладу.
«В горе, и в радости».
— Я люблю тебя, — сказала я.
Свет от фонарей на лодочной пристани едва достигал того места, где мы с Кейраном сидели. Но я увидела в его глазах, все, что должна была увидеть, и вернулось то ощущение незыблемости момента, надежности и защищенности.
Мы пришли в номер, в молчании разделись и легли в кровать. Прильнули друг к другу, прислушиваясь к тишине и к самим себе. Как только руки Кейрана заскользили по моему телу, становясь все настойчивей, я напряглась и выдохнула:
— Нам следует быть осторожными… Я пропустила прием таблеток.
«Целых три вообще-то!»
Кейран замер, я перестала дышать, внутренне сжимаясь до размеров крошечной букашки. Он долго смотрел на меня в неярком свете настенного бра, оставленного зажженным над диванчиком. Выражение лица Кейрана было нечитаемым. Он медленно приподнялся на руках, нависая надо мной. Темные пряди его волос соскользнули вниз, закрывая лоб, затеняя взгляд.
— И когда мы вчера в лесу?.. — проговорил он.
— Да. И вчера…
«Провалиться мне на этом месте…»
— Прости. Я забыла… Не должна была забывать. Но забыла и пропустила… не один прием… — бормотала я.
Губы Кейрана расплылись в улыбке. Я завороженно смотрела на первую и единственную за весь долгий нелегкий день улыбку, возникшую на лице этого мужчины, и не сразу расслышала то, что он сказал.
— Ну, не знаю, сладкая моя. Я был бы совсем не против, если бы вся эта фармацевтика оказалась бессильна перед тем, что мы вчера с тобой творили. Было бы неплохо так феерически заделать малыша, а потом как-нибудь рассказать ему или ей о том, как он был зачат. Такая пикантная деталь. Прямо начало семейной легенды. Если, конечно, ты не возражаешь.
Я лишь потрясенно помотала головой.
Я не возражаю, не возражаю… Но жутко боюсь. И не очень верю.