Возникший в памяти образ Уолша вдруг воспротивился тому, чтобы быть легко забытым. На какой-то краткий миг он стал некой мыслеформой, обладающей всеми качествами “живого прообраза”. Сохраняя неприветливый, слегка отстраненный вид, Уолш вторгся в мое сознание, бесцеремонно напоминая о себе.
Навязчиво, неловко и необъяснимо.
Желая выветрить из головы непрошеные мысли, я опустила стекло в машине и высунула голову наружу, придерживая заплетенные в косу волосы.
Ветер окончательно разогнал тучи, очистив высокое, прозрачно-голубое небо с проплывающими по нему редкими, легкими белоснежными хлопьями облаков. Воздух, напоенный терпкими ароматами свежести и пробуждающегося цветения прочищал сознание, заставляя с наслаждением вдыхать удивительное, будоражащее благоухание весны.
И я жадно дышала врывающимся в открытое окно машины воздух, чувствуя, как наполняет меня, очищая сознание, эта пьянящая и свежая смесь возрожденной природы. Уже начала кружиться голова, но я все продолжала наслаждаться ощущениями неожиданной легкости, почти эйфории, словно что-то, тяготившее меня, вдруг взял да и развеял прохладный весенний ветер.
Вскоре в воздухе острее почувствовался пряный, солоноватый аромат моря, и Брайан свернул с дороги, ведя машину прямо по поросшему яркой, сочной травой лугу, плоскому, как столешница и обширному, как Изумрудная страна. Но я знала, что простор и бесконечность этой зеленой равнины обманчивы — мы подъезжали к месту, куда когда-то в детстве сбежали вместе с Брайаном. Здесь равнина сужалась, «заползая» на плоский утес, с которого открывался фантастический вид на океан.
Брайан затормозил, немного не доезжая до края обрыва. Мы вышли из машины одновременно, не спеша приблизились к месту, где кончалась земля.
— Господи, как же здесь здорово, — выдохнула я, стоя почти у самой кромки обрыва.
Края утеса отвесно уходили вниз, туда, где бушевали волны, разбиваясь о камни. Еще пара шагов вперед — и можно упасть, но почему-то это совсем не пугало. Наоборот, сейчас, как тогда в детстве, возникло ощущение не падения, а полета: вверх, вверх, туда, где мог подхватить ветер и понести вперед в череде медленно плывущих белых облаков.
Брайан встал ближе ко мне, взял за руку, легко пожимая мои холодные от волнения пальцы. Так мы стояли и тогда, много лет назад.
— Я сюда иногда приезжаю. И дочку привожу, — сказал Брайан и повернулся ко мне. Ветер взъерошил его русые волосы, сдул с широкого чистого лба челку. Темные прямые брови особенно четко выделялись на лице, подчеркивая взгляд светло-зеленых глаз. Брайан улыбнулся, и я увидела, как ожила и заискрилась смешинка, прятавшаяся в его зрачках. Блеснули белые зубы, и всегда приветливое лицо друга стало еще более открытым. Он всегда смотрел в глаза, когда обращался к человеку. Насколько я помню, и в детстве, даже когда он был напуган или рассержен, он старался встретиться взглядом с обидчиком.