— Правда?!
— Правда, глупышка. Успокойся.
— Но как же?.. Слава Богу! — и я разревелась.
Кейран нашел мои скривившиеся в неприглядной гримасе плача, соленые губы, накрыл их своим жадным ртом и поцеловал медленно и невыносимо нежно, удерживая нас обоих на какой-то трепещущей хрупкой грани. Я просто замерла в его руках и дрожала, а Кей сильнее запечатал мой рот губами, скользнул языком внутрь и целовал теперь глубоко, жестко, тягуче, до тех пор, пока я не забыла обо всем, кроме этих поцелуев и прикосновений рук, по которым скучала постоянно.
— Не плачь, сладкая моя, все будет хорошо. Как же ты волшебно пахнешь… — чуть задыхаясь, хрипло бормотал Кей между поцелуями. Горячие губы прижались к моей щеке, прикусили мочку уха, скользнули по шее, к ключице.
Его руки забрались под мою футболку, ловко справились с застежкой бюстгальтера, расстегнули пуговицу и молнию на джинсах. И через мгновение Кей уже прижимал меня к себе совершенно обнаженную. Я ощутила тепло его тела сквозь одежду, что еще была в тот миг на нем. И вдруг тепло стало жаром, когда Кейран стремительно и виртуозно избавился от рубашки, брюк и боксеров, и мы приникли друг к другу кожа к коже. Голова у меня пошла кругом, я даже не уловила, когда он разделся сам, мне казалось, что я ни на миг не отстранялась от любимого мужчины, а он ни на мгновение не выпустил меня из объятий.
Почувствовала прохладу воздуха, лишь когда Кейран взял меня за руку и куда-то повел.
— Пошли со мной. Не бойся, — сказал он.
— Я не боюсь.
Смотрела в его глаза, не скрытые сейчас очками, и взгляд цвета морской воды говорил мне больше, чем любые слова.
Кейран вывел меня из дома через кухонную дверь, и мы углубились в сад, отходя от дома к ограде и, кажется, еще дальше, пока не оказались в каких-то густых зарослях, где остановились.
Наступила ночь, слышалось пение цикад и шелест листвы, издалека доносился плеск волн океана, а ароматы цветения в воздухе создавали такой необыкновенный букет, что у меня закружилась голова.
Кейран обнял меня за талию и прижал к себе. Какое-то время мы стояли, не двигаясь, ничего не говоря, но я ощущала, как в нас обоих все сильнее нарастало возбуждение, как желания превращались в сладчайший дурманящий жар, который растворялся в венах, заменяя кровь.
Мои соски затвердели, кожа горела, и ее не мог остудить прохладный ночной ветер, низ живота сладко тянуло. Я вся стала средоточием невыносимой потребности в близости лишь с тем единственным, кто был сейчас со мной рядом.
Ощущения совершенно дикие, первобытные, будто я пребывала в угаре, балансируя на грани вульгарной похоти и страсти, воплощавшей самые глубокие и прекрасные чувства, рожденные в сердце и осмысленные разумом.