Его слова эхом раздавались в моей голове. Я теребила полы плаща. Я не понимала.
— Ты ведешь речь о политике. Не об обычной жизни. Не о том, что мы любим друг друга и хотим пожениться.
— Но, Мег, политика — это и есть жизнь. Если у тебя не будет мира, у тебя не будет ничего: ни любви, ни свадьбы, ни детей, ни дома. Ты должна благодарить Бога за то, что слишком молода и не помнишь, каково было раньше, в войну. Но всякий чуть постарше скажет тебе то же самое. Из-за этого безумия я потерял свою семью, — Джон вздрогнул, — и знаю: хуже ничего быть не может.
Вот как? Ему достаточно лет, он мог потерять семью в войнах, но Джон никогда не рассказывал об этом. Я знала только, что после смерти отца его взяли к себе друзья дома. Как-то я спрашивала его про детские годы. Он лишь покачал головой и моргнул. «Они очень отличаются от того, как я живу теперь, — только и сказал Джон. — И эта жизнь мне нравится намного больше».
— Лучшее, что мы можем сделать в ближайшие недели и месяцы, — его голос набирал силу, — это надеяться, что прихоть короля пройдет и кризис минует. А тем временем попытайся не слишком строго судить отца. Некоторые его поступки кажутся жестокими, но он в состоянии выкорчевать зло, распространяющееся по английской земле, прежде чем оно пристанет к королю. Единственное, что нам остается, — это дать ему возможность сосредоточиться на работе и ждать. — Он положил мои руки себе на плечи, поднял за подбородок лицо и пристально посмотрел в глаза. — О, Мег, не смотри так испуганно. Поверь. Все будет хорошо. Я женюсь на тебе. Как бы я хотел, — прибавил он, наклонившись и очень нежно поцеловав меня в макушку, — чтобы это случилось сегодня.
Я стояла неподвижно, опустив глаза, пытаясь продлить мгновение тихой близости, согретая искренностью его голоса и плащом, трепещущим на усиливающемся ветру, глядя на беспокойные облака, летящие по темнеющему небу и отбрасывающие мелькающие тени на лужайку у меня под ногами. Мне все еще трудно было поверить, что он здесь, говорит, испытывает ко мне те же чувства, что я всегда испытывала к нему. У меня все еще кружилась голова от радости. И я наполовину поверила Джону, поверила его убежденности, что отец не стал мстительным, жестоким, чужим, хотя меня еще снедали тревога и неуверенность. Но я желала — о, больше, чем желала — делать все, что говорит Джон, ведь он говорил, что любит меня, и я любила его.
— Подожди, — прошептала я. Мое лицо приблизилось к его груди, я чувствовала теплый мужской запах. Я пыталась сосредоточиться. Мне нужно получить ответы на некоторые важные вопросы, но они все норовили выскочить из головы. — Подожди. Отец сказал, ты должен что-то мне объяснить… Про медицинский колледж? Или что-то еще?