Но даже блаженно предаваясь розовым грезам, которые каждый влюбленный считает уникальными, я думала, куда подевалась бутылочка с мятой. И когда дом погрузился в ночь, эта мысль смыла мою радость. Постепенно и все остальные тревоги, как пчелиный рой гудевшие в голове — на какое-то время я о них забыла, — стали громче и настойчивее, и глаза Джона Клемента, с любовью смотревшие на меня, растаяли в неприятных воспоминаниях о человеке в саду, о памфлетах отца, о картинах мастера Ганса.
Уснуть не получалось. В голове царила сумятица. Меня распирала нерастраченная энергия. Нужно что-то предпринять. И я спустилась вниз, подождала, пока мастер Николас ушел к себе в комнату с мастером Гансом, и послушала под дверью. Когда раздался звук открываемой бутылки, привезенной мастером Гансом, когда они чокнулись и засмеялись, я тихонько поднялась наверх и прошла в мастерскую. У меня из головы не выходило тело Христа. Я хотела посмотреть то, что он не пожелал мне показать.
Бросив всего лишь взгляд, я поняла, каким простодушием отличался этот человек. Я сразу увидела гравюру с размахивающим буллой папой в окружении демонов. А за ней лежал фронтиспис Нового Завета на немецком языке. Я не знала немецких слов, но как-то поняла, что должно значить «Das Newe Testament»[8]. И стояла дата — 1523 год. Значит, это перевод Лютера. У меня в глазах потемнело, и прошло некоторое время, прежде чем я заметила рисунки мастера Ганса на полях, изображавшие апостолов Петра и Павла. Они были прекрасны и казались таким же «делом дьявола», как и тирады Уилла Ропера поры его увлечения ересью. Но это вовсе не значило, что отец, если он, как я боялась, действительно стал непримиримым, смолчит, обнаружив рисунки его художника, выполненные до приезда в Челси.
С одной стороны, я бы с удовольствием поговорила с мастером Гансом о том, в какого Бога он верит. Я никогда серьезно не беседовала ни с одним из новых людей (поклонник Лютера Уилл Ропер не в счет — это был просто бунт славного глупого мальчишки), и мне хотелось самой услышать, на что похож Бог, если человек верит как еретики. Но с другой стороны, слава Богу, ни я, ни мастер Ганс не завели опасный разговор. Слишком страшно. Я захлопнула папку столь же быстро, как и Гольбейн сегодня утром.
Нельзя забывать о каре, постигшей немецких купцов из Стил-Ярда за провоз еретических книг в Лондон. Мастер Ганс играл с огнем. Буквально. Разумеется, он привез свои прежние работы, чтобы показать возможным патронам в надежде получить заказы. А значит, не имеет ни малейшего представления об опасности, которая нависнет над ним, если кто-нибудь увидит его рисунки. Если наш веселый художник с открытым лицом хочет выжить здесь в наступившие нелегкие времена, его нужно спасать от него самого.