- Идем. Вот ведь упрямый, побегал бы, поиграл, столько времени взаперти просидишь!
Пес странно посмотрел на меня, будто понял. К парадной я вернулась с испачканным подолом, мало того, что роса замочила, так еще и два великолепных отпечатка собачьих лап красовались на светлой, застиранной ткани. У самой парадной пес поднялся на задние лапы и уложив передние мне на грудь, широко и смачно облизал мое лицо.
- Ох, слюнявая же ты зараза, Марципан,- я огорченно посмотрела на платье, на довольного пса и вздохнула. Я мечтала выбросить это платье, ну а теперь сохраню – будет в чем с псом гулять.
- Доброе утречко, госпожа Бертрам.
- Доброе, госпожа Лёвэ. Это волкодав? Орочий?
- Он самый, друг попросил приютить. Вы уж не серчайте? У нас чисто, да тихо будет,- улыбаюсь, заискивающе заглядывая грымзе в глаза.
- Ну уж, только если чисто,- как-то странно протянула строгая дама, и вдруг улыбнулась,- счастья тебе и удачи, девочка. Дождалась таки.
Уточнять, чего именно я дождалась не рискую. Мало ли что, вдруг передумает, и куда мы со псом пойдем? У госпожи Бертрам семь пятниц на неделе, не стоит воспринимать ее слова всерьез.
Запрыгивать в квартиру пес отказался, а магия на него не подействовала. Он сидел, упрямо набычившись и смотрел на меня умными, темными глазами.
- Ну что ты будешь делать у Церкви? Тебя же не пустят внутрь? А я не могу не пойти,- к горлу подкатил комок. – Мне эти походы вот уже где, в самой середке горла. А не пойти – житья ведь не дадут. И гулящая, и безбожница, и ведьма проклятущая. Могут и камнем кинуть, тогда уходить придётся.
Треплю пса за уши, он ворчит, выворачивается, прячет морду.
- А я тебя к хозяину свожу. Вместе сходим, может удастся вам поговорить,- без особой надежды пытаюсь умаслить пса. Глупо думать, что он понимает слова – даже если орочьи псы и правда так умны, что разбирают речь своих хозяев, я-то не орк. И говорю на человеческом диалекте.
Псу надоело упрямиться, и он одним грациозным движением бросил крупное тело в люк. А ведь здесь высота почти два метра. Люди говорят, что собаки орков сражаются наравне с хозяевами. Я бы не хотела это видеть.
Переодеваюсь для похода на службу – темное платье, капор в тон. Тщательно убираю волосы, чтобы ни один локон не выбивался из под головного убора. Кто-то может прийти в церковь в бальном платье и легкой вуали в пол – но этот кто-то не я. Мое место в уголке, еще не там, где стоят гулящие девки, но и не среди приличных людей. Проповедник всегда подходит к нам, роняет пару фраз, с высоты своей святости, и, лениво окрестив пухлыми пальцами, проходит дальше. Несколько раз я получала намеки, что матери Церкви требуются услуги артефактора, на постоянной основе, но предпочла ничего не понять.