Симеон Александрович, швырнув на стол карандаш, перебил старшего брата:
– Это просто бред! Какой-то доктор! Что это? Кто это? Он просто сумасшедший! «Орлова» ему подавай! Какова наглость!
Из слов московского генерал-губернатора я ничего не понял. Доктор? Орлов? Который из Орловых – обер-камергер или товарищ министра внутренних дел?
– Да-да, в самом деле, – кивнул его величество. – Известно ли что-нибудь про этого доктора Линда?
Кирилл Александрович обернулся к начальнику дворцовой полиции, которому по должности полагалось знать про всё, представляющее хотя бы мало-мальскую угрозу для августейшей фамилии, а стало быть, вообще про всё на свете.
– Что скажете, Карнович?
Полковник встал, поправил очки с синими стёклами и прошелестел совсем негромким, но удивительно отчётливым голосом:
– Преступника с таким именем на территории Российской империи до сих пор не было.
И снова сел.
Наступила пауза, и я почувствовал, что настал момент, когда я должен выйти из роли бесплотной тени.
Я осторожно кашлянул, а поскольку в гостиной царило полнейшее молчание, этот звук прозвучал достаточно явственно. Кирилл Александрович и Симеон Александрович изумлённо обернулись, словно впервые заметив моё присутствие (впрочем, не исключаю, что так оно и было), а Георгий Александрович, хорошо знавший, что я скорее подавлюсь собственным кашлем, чем осмелюсь без нужды привлечь внимание к своей персоне, спросил:
– Ты хочешь что-то сообщить, Афанасий?
Здесь уж на меня обратили взоры и все остальные высокие особы, к чему я совершенно не привык, так что не смог унять некоторого дрожания голоса.
– О господине Фандорине, том самом, что вчера… оказался свидетелем злодеяния. – Я справился с волнением и продолжил уже ровнее. – Сегодня утром, когда по известной причине у нас в доме наблюдалось некоторое волнение, господин Фандорин сидел на террасе и преспокойным образом курил сигару…
Симеон Александрович раздражённо оборвал меня:
– Ты и в самом деле полагаешь, что нам и государю императору так уж необходимо знать, как провёл утро господин Фандорин?
Я немедленно умолк и поклонился его высочеству, не смея продолжать.
– Помолчи, Сэм, – резко прикрикнул на младшего брата Георгий Александрович.
У Симеона Александровича есть несчастливая особенность – его никто не любит. Ни родственники, ни приближённые, ни москвичи, ни даже собственная супруга. Такого человека любить трудно. Говорят, покойный государь для того и назначил его генерал-губернатором в Москву, чтобы пореже видеть. И ещё для того чтобы удалить от двора окружение его высочества, всех этих смазливых адъютантиков и подкрашенных секретарей. Увы, обыкновения Симеона Александровича ни для кого секретом не являются – о них судачит всё общество. Вот и сегодня, едва войдя в прихожую (и прибыл-то самым последним, уже после государя), его высочество с оживлением спросил меня: «А что это за красавчика я повстречал сейчас на лужайке? Этакого тоненького, с жёлтыми волосами?» Я почтительно объяснил великому князю, что это, верно, был англичанин мистер Карр, но внутренне испытал некоторое потрясение – как можно, зная причину, по которой созвано чрезвычайное совещание, давать волю своим наклонностям? Да дело даже не в наклонностях – очень уж у его высочества характер нехорош.