— Бабушка, из этого чурбака ты можешь испечь хлебы. Восемь сучков в нем насчитал.
Бабушка, на кончике носа которой, сколько я себя помню, всегда висела светлая капелька, которую она то и дело смахивала, благодарно улыбнулась своему старшему внуку и положила четыре полена на загнетку для просушки.
В этот вечер отец пришел с работы, когда солнце уже садилось за дощатые ларьки базара. Он, как и все семейство, томился в ожидании письма от сына, и когда мама подала ему конверт, лицо его просветлело.
— Ну как, все в порядке? — спросил отец, не торопясь вынуть письмо из конверта.
— Все в порядке. Поступил. — И удивленная тем, что отец не спешит прочитать письмо, мама спросила: —Чего ты смотришь на конверт? Почерк Сережи не узнаешь?
— Почерк-то его узнаю, да только почему на обратном адресе стоит не «Лазутин С. Г.», а «Лазутин В. П.»? Вроде бы письмо написано не им, а Васяней?
Тут и мама удивилась. Прочитав письмо несколько раз, она даже не обратила внимания на то, что, вооруженный материнской тактикой, Сережа в своей переписке с нами решил сохранить тайну своего переезда в Новосибирск, чтобы, чего доброго, почтальонша не смекнула, куда он уехал. Ведь все в селе знали, что к дальнейшей учебе Сережу не допустили, хотя и не понимали за что.
Уединившись в горнице, отец, время от времени поднося тыльную сторону ладони к глазам, медленно читал письмо. Ни мама, ни бабушка, ни мы, сыновья, не переступали порога, чтобы не нарушить святое торжество душевной радости отца. Мы даже видели (он сидел спиной к кухне), как несколько раз дрогнули его плечи. Одна лишь Зина, не понимая ситуации, вбежала в горницу. Увидев слезы, стекавшие по щекам отца, метнулась к бабушке и попросила у нее платок.
— Зачем он тебе, — не поняв, чем так возбуждена внучка, спросила бабушка.
— Папаня плачет.
Не проронив ни слова, бабушка подала Зине недавно прокатанное на рубеле холщовое полотенце, и та метнулась с ним в горенку. Все мы видели из кухни, как, взобравшись на колени отца, Зина вытирала его лицо, несколько раз целовала в глаза и щеки, худенькой ручонкой гладила его волосы и, с трудом сдерживаясь, чтобы самой не расплакаться, умоляла:
— Не плачь, папаня, Сережа зимой приедет, он привезет нам подарки, он добрый.
Первым, не сдержав глухих рыданий, из избы вышел Мишка. Следом за ним, изо всех сил крепясь, чтобы не расплакаться, выскочил в сенки и я.
А когда из избы вышел отец и приставил к поветьям лестницу, мы с Мишкой поняли, что где-то на сеновале у него хранится «заначка». Две последние недели после отъезда Сережи отец, приходя поздно вечером с работы, не выпил ни стопки. Он твердо заявил маме, что до тех пор, пока Сережа не уладит свои дела, ни глотка не выпьет этой «заразы».