Что-нибудь не так?
— Эти несколько месяцев были самыми счастливыми, — ответил я, возможно, даже слишком пылко.
Ноим не обратил внимание на мой ответ:
— У тебя неприятности с Лоимель?
— Пожалуйста, Ноим, ты даже не поверишь, как…
— Перемены написаны на твоем лице, — перебил он меня. — Неужели ты будешь отрицать, что в твоей жизни произошли перемены?
Я пожал плечами:
— Ну и что? А если и так?
— Изменения к худшему?
— Пожалуй, нет.
— Ты уклоняешься от вопросов, Кинналл. Для чего же тогда побратим, если не поделиться с ним своими заботами?
— Особых-то забот и нет, — настаивал я.
— Очень хорошо, — и он прекратил расспросы. Но я заметил, что в течение всего этого вечера побратим внимательно наблюдал за мной. А утром, за завтраком, он вновь вернулся к нашему разговору. Я ничего не мог скрыть от него. Мы сидели за бокалами голубого вина и беседовали об урожае в Салле, о новой программе Стиррона по преобразованию налогообложения, говорили о вновь возникших трениях между Саллой и Глином, о кровавых пограничных инцидентах, которые недавно стоили жизни моей сестре. И все это время Ноим наблюдал за мной. Халум завтракала с нами, и мы вспоминали о своем детстве, но и тогда Ноим не сводил с меня глаз. Глубина и сила его участия терзали меня. Вскоре он наверняка станет расспрашивать других, постарается выудить из разговоров с Лоимель или Халум какие-нибудь проясняющие подробности и может возбудить в них тревожное любопытство. Я не мог допустить этого. Ноим должен знать, что стало главным в жизни его побратима. Вечером того же дня, когда все разошлись, я отвел Ноима в свой кабинет, открыл тайник, где хранился белый порошок, и спросил, знает ли он что-нибудь о шумарском снадобье. Он сказал, что даже не слышал о нем. Я коротко описал ему действие порошка. Лицо его помрачнело, и он как-то внезапно стих.
— И часто ты употребляешь эту дрянь? — наконец вымолвил Ноим.
— Пока всего одиннадцать раз.
— Одиннадцать? И для чего, Кинналл?
— Чтобы лучше узнать, что из себя представляет собственная душа через восприятие других, — смело ответил я.
Ноим взорвался хохотом:
— Неужели самообнажение? Ну ты даешь, Кинналл!
— С годами вырабатываются странные привычки, брат.
— И с кем же ты играешь в эти игры?
— Их имена не имеют для тебя никакого значения, — уклонился я. — Ты не знаешь никого из них. Если говорить в общем, то это жители Маннерана, любители приключений, которые не боятся риска.
— Лоимель?
Теперь настала моя очередь смеяться.
— Она об этом даже и не помышляет.
— А Халум?
Я покачал головой:
— Хотелось бы набраться смелости и предложить ей попробовать. Но пока я все скрываю от нее. Из страха, ведь она слишком непорочна и к тому же легко ранима. Печально, не так ли, Ноим, что приходится скрывать нечто замечательное, нечто удивительное от своей названой сестры.