Р. не был шпионом, но он находился в руках германского шпионажа. После бутылки портвейна он выбалтывал все, что от него хотели узнать. Я вспоминаю, как однажды он поехал в Царское Село, так как Рубинштейн дал ему поручение выяснить, не планируется ли на определенной территории наступление, так как он хотел купить себе участок леса в минской губернии…»
На вопрос, что его связывало с Р., отвечал: «Собственно говоря, ничего. У меня не было с ним ничего общего. Мне он казался просто очень глубокомыслящим человеком. Часто приходил ко мне на уху, иногда вместе с Червинской. Тогда он говорил о своем отношении к Богу и много всякого непонятного, и мы находили его весьма глубокомыслящим человеком…»
Министр внутренних дел Протопопов, на ком по должности была ответственность за эскалацию ситуации 1916–1917 гг., заявляет: «Пытались ли на меня оказывать влияние? Конечно. Но я не имел ничего общего с этими делами или сделками. Ходатайства при определении на должность? Конечно, горы петиций. Но Р. не оказывал на меня чрезмерного давления. Что это означает? Я категорически заявляю, что выполнял только то, что казалось мне возможным, а остальные требования игнорировал…»
Анна Вырубова: «…Знаю ли я об этой телеграмме? Не припоминаю, Вы абсолютно неправильно понимаете смысл текста. Вероятно, он (Р.) занимался политикой, но со мной никогда об этом не говорил (…) — Протежировала ли я министров? Как я могла это делать, если я их даже не знала! Сводила ли я их с царицей? Ничего подобного. (…) Распутин никогда не вмешивался в политические вопросы. Да, мне говорили, что Протопопов иногда бывал у него. В моем присутствии (…)? Полная бессмыслица. Штюрмер? Звонила ли я из-за него Распутину? Выдумка.
Говорила ли я что-либо государыне о его опасном влиянии? Ну, они и без того редко виделись, один-два раза в месяц. Сказала ли я под конец, что надо отстранить Р.? Ну, я боялась что-либо говорить…»
Председатель Чрезвычайной Комиссии Руднев подводит итоги: «Распутин, несомненно, был чрезвычайно рафинированным, несмотря на недостаток образования, и обладал не поддающимися определению внутренними силами, с помощью которых мог воздействовать на других людей — гипнозом или без него…»
Весна 1917 года, Кисловодск. К Великому князю Андрею Владимировичу приходит визитер. Это следователь Середа, последним заданием которого было дело об убийстве Распутина. На совместных прогулках он раскрывает двоюродному брату царя кое-что из того, что происходило за кулисами официального расследования.
«Симанович сообщил, что в последние дни перед убийством участились предостережения. Распутин был так напуган, что просил в Царском Селе и непосредственно у министра внутренних дел усилить охрану и боялся выходить из дома. Перед тем, как в последний вечер выйти из дому вместе с Юсуповым, он позвонил Симановичу и сказал, что перезвонит через час и сообщит телефон своего местонахождения (…). Швейцару он сказал, уходя с заднего входа „с хорошо одетым мужчиной“, как тот выразился, что его ждать не нужно, он вернется поздно и через главный вход (…). В полицейском отделении в половине третьего утра со стороны Мойки слышали четыре выстрела, три подряд, один позже. На вопрос городового, стоящего на посту перед дворцом Юсупова, был дан ответ, что никто не стрелял. Однако позже Юсупов вызвал его к себе. Находящийся там Государственный советник Пуришкевич спросил, знает ли он его, знает ли Распутина, патриот ли он и сможет ли молчать. Городовой ушел, не зная, что делать.