— Это я уже слышал, — откровенно усмехнулся шатен и, протянув руку, медленно провел пальцем по моему носу, размазывая по нему белоснежный крем с запахом абрикоса, — Не убедительно.
В столовой воцарилась тишина…
Честное слово, попробует заржать хоть кто-нибудь, прибью к чертовой бабушке!!
— Видишь ли, оторва моя ненаглядная, — с наигранной грустью Исаев продолжил ковырять пирожное, — У меня хороший иммунитет. Но на получение соплей от какой-то бюджетницы он явно не рассчитан.
И вторая порция жирного крема расчерчивает дорожку на моей щеке под тихие, но отчетливые смешки из дальних углов кафетерия. Я дернулась. В ключицы тут же впились пальцы Вадима, предупреждая, что рыпаться не стоит.
Шипеть от ярости получилось только мысленно. А нехристь тем временем, кажется вошла в раж, не глядя на меня, увлеченно колупая пальцем несчастную пироженку:
— Видишь ли, я ненавижу болеть.
Я упрямо сжала зубы. Мой излишне болтливый язык никогда меня до добра не доводил, а сейчас не самое удачное время дать ему волю. Ляпну гадость, сделаю только хуже. Итак вляпалась… и уже в самом что ни на есть прямом смысле!
Исаев оставляет отметину на моей второй щеке, и смешки становятся уже куда громче. А я чувствую, как меня начинает потихоньку потряхивать.
— И, благодаря тебе, мне пришлось испытать все неприятные симптомы, — откровенно издеваясь, нехристь подцепил остатки крема и неспешно перечислил, рисуя волнистую линию на моем лбу, — Кашель, больное горло, температура…
Смешки переросли в откровенный хохот, в зале стал нарастать гул, а я с силой стиснула несчастный рюкзак. Больше года я успешно отбивалась от нападок местных пираний. Больше года успешно уходила от местами заслуженной расплаты. Долгое время я безнаказанно доводила окружающих до нервного тика. И только этой фигне в брендовых кедах благополучно удалось меня не только поймать, но еще и прилюдно унизить!
— И что ты хочешь от меня услышать? — огрызнулась, передергивая плечами. Стоящей за моей спиной Вадим хмыкнул, но узрев кивок своего шефа, изволил- таки меня отпустить. Вытянув ноги под столом, Исаев с презрительной улыбкой оглядел творение рук своих и выдал, якобы задумчиво:
— Извинения?
— Да пошел ты! — не выдержав, я резко поднялась и, отпихнув Хуторского, поспешила на выход под громовой хохот окружающих, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Лицо пылало от стыда, глаза жгли слезы, а в душе клокотала ярость пополам с обидой и унижением.
Ну Исаев, ну и…
— Сука! — с силой треснула кулаком о стену, глядя на красные щеки собственного отражения в огромном зеркале. Отмыв кое-как лицо от останков десерта теплой, а затем умывшись ледяной водой, пытаясь хоть как-то прийти в себя, я не знала, чего сейчас хотелось: разбить чертову стекляшку или расколотить об голову нехристи одну из расписных глиняных чаш, служивших в туалетной комнате раковинами!