— И что, родители стали бы судиться с родной дочерью за компенсацию морального ущерба? — Блондинка, угощавшая чаем, удивленно округлила глаза. — Алена, это же уму непостижимо…
— Еще как стали бы! — Синеглазка, оказавшаяся Аленой, зло прищурилась. — Да они плевать на Вику хотели, постоянно попрекали, что она «неудачный проект» — так они ее называли. Правда, когда у нее начала складываться карьера, вроде бы притихли, а потом что-то случилось, и она ушла от них, уехала жить в Привольное, к бабушке.
— А что случилось?
— Не знаю. Да, Жень, мы не знаем, правда?
— Правда. — Назаров понимал, что должен поддерживать разговор, но ему это было трудно. — Вика имеет очень редкое для женщины свойство: она никогда не говорит о том, что ей причиняет боль или по-настоящему тревожит. Хоть спрашивай, хоть нет, не скажет все равно.
— Но она всегда была в их семье отрезанный ломоть. — Алена раздраженно фыркнула. — Так что когда убили эту мерзкую дрянь Дарину, а Вика оказалась в этом замешана, родители первые начали голосить, что это она убийца, потому что не могла пережить, что Осмеловский выбрал не ее, а Дарину.
— А у них и правда был роман?
Виктор, молча слушавший показания свидетелей, что-то прикидывает в уме, его стакан опустел, а рядом лежала горка конфетных фантиков. Реутов знал, что напарник лучше думает, когда его мозг получает дозаправку углеводами.
— Дело в том, что Дарина была на три года младше Вики, и тощая, как подросток. А этот урод любит молоденьких и тощих. — Алена яростно блеснула глазами. — Недавно приезжал к нам на мойку, так вы не поверите, его пассии лет восемнадцать, кассирша говорила. Заметьте — кассирша сказала, а не Вика! Потому что Вике если плохо, она прячется, отмалчивается, и вообще вот это «на миру и смерть красна» — не о ней. Так что, я думаю, Игорь вполне мог тогда и трахать Дарину, тем более что та всегда пыталась перебегать Вике дорогу — с ее стороны реальны были и зависть, и ревность. Жень, она ведь и к тебе как-то раз пыталась подкатить?
— Пыталась. — Назаров поморщился. — У нас тогда с Викой отношения испортились, и тут эта тощая дрянь: то позвонит, то будто случайно встретит меня на улице, я и не понял сначала, а потом она прямо заявила: зачем тебе Виктория, ей интересна только ее карьера, а мне интересен ты сам. Я даже опешил от такой наглости, но объяснил ей, что даже если она окажется последней женщиной на планете, я скорее самку бабуина впущу к себе в постель, чем ее.
— То-то она взвилась! — Алена засмеялась. — Вике мы об этом не сказали, но сами повеселились изрядно. Так что она могла, конечно, и к Осмеловскому подъехать, хотя вряд ли успешно.