Ни одного ребенка на свете не любили больше. Брат просто обожал ее. Хотя они и не были внешне похожи, между ними существовала какая-то невидимая связь. Они понимали друг друга с полуслова, с одного взгляда. Это было что-то необъяснимое. Они не заканчивали предложение один за другого, скорее, они просто замолкали в одно время. Как будто бы в моменты тишины они общались друг с другом на каком-то ином, более глубоком уровне. Даже сейчас, когда я закрываю глаза, я вижу, как они сидят напротив друг друга и чистят рис в каменных ступках. Не говоря ни слова. Они и так понимали друг друга. Он поднимает тяжелый камень, а она руками подсыпает рис в щель. Оба молчат, а работа идет настолько слаженно, как будто все делает один человек. Я могла часами наблюдать за тем, как они работают вместе. Рис приходилось чистить через день. Это была довольно опасная работа: можно было поранить руки.
Когда они были вдвоем, устанавливалась магическая тишина, как будто бы они входили в круг под названием «мы», причем все вокруг это понимали. Я помню, что иногда эта атмосфера начинала угнетать окружающих.
Если я была невероятно горда своей дочерью, то ее отец молился даже на землю, по которой она ходила. Девочка заставляла трепетать его душу, касаясь ее самых сокровенных струн. Айя иногда даже удивлялся самому себе. Когда Мохини была еще совсем маленькой и полностью помещалась на его огромных ладонях, у него возникало особое чувство, которое он помнил потом всю жизнь. Ему самому с трудом верилось, что он является отцом этого чудесного создания, и он мог часами стоять и смотреть, как она спит. Нередко по утрам я находила ее одежду сложенной рядом с гамаком.
Если Мохини упала или поранилась, отец брал ее на свои большие нежные руки и медленно качал, успокаивая. А ее слезы отражались в его глазах. Как он только страдал, когда она болела! Айя любил дочь настолько сильно, что переживал ее боль как свою собственную или даже намного сильнее.
Когда она немного подросла, то часами могла слушать голоса по радио, которые что-то рассказывали. Она слушала, накручивая локоны светлых волос на пальцы, не понимая, с помощью какого волшебства взрослые люди поместились в этом небольшом ящичке.
Своего маленького сыночка я назвала Лакшмнан. Первенец, красивый, умный и дорогой. Несомненно, он был моим любимцем. Понимаете, несмотря даже на то, что Мохини превзошла все мои ожидания, она не была так желанна, как сын. И меня никогда полностью не покидало чувство, что я без спросу украла из чьего-то сада самый прекрасный цветок. В дочери не было ничего ни от меня, ни от отца. Даже когда я держала ее на руках, мне казалось, что я взяла ее у кого-то на время и однажды этот кто-то постучит в мою дверь, чтобы вернуть ее себе. Поэтому в проявлении чувств к ней я была даже немного сдержанной. Я была очарована красотой Мохини, но я не любила ее так, как любила Лакшмнана.