— Все, все, — запротестовал Витька. — Ну все, Бизон, будя! Меня дома ждут. — Он пожал руку своему недавнему собутыльнику и покачиваясь пошел.
Вопреки неудержимому желанию поскорее добраться домой и плюхнуться в чистую, пахнущую свежестью и хрустящую от крахмала постель, Витька пошел в сторону того дома, у которого торчал, как неприкаянный, несколько часов тому назад.
«Неужели она все еще там?» — думал он, нервно покусывая губы. Эта привычка осталась у него с самого детства. Тогда губы растрескивались и болели, особенно зимой. Только по этому покусыванию и можно было догадаться о его внутреннем беспокойстве, в остальном же ни один мускул лица не выдавал ни чувств, ни эмоций. Впоследствии Витька избавился от дурной привычки, но сейчас, будучи немного навеселе, он вдруг вернулся смятенной душой в прошлое.
Окна оказались темными, по всему было видно, что «пудель» либо спит, либо ушел.
«Нет, конечно же, он никуда не уходил! — эта мысль пронзила Витьку насквозь. Кровь отхлынула от лица. — Они же… Да они… Алинка все еще там! И этот щенок облезлый…» — Витька пытался взять себя в руки, но образы, один красноречивей другого, вставали в его воспаленном мозгу.
«Они вдвоем, — представлял он себе и гнал прочь болезненное видение, но ничего у него не получалось. — Они лежат, он ласкает ее. Трогает ее плечи, ее шею. Руками. Губами…»
В душе закипала ревность. В голове все перепуталось. Витька, еле сдерживая накатившую волну, лихорадочно перебирал варианты того, как ему поступить. Наконец он не выдержал напряженной внутренней борьбы и стремительным шагом пошел вперед, к подъезду. Так, наверное, шли на амбразуру, с помутнением в глазах, с отчаянной решимостью погибнуть или уничтожить врага.
Он быстро, почти не ощутив напряжения, взбежал по лестнице. Мозг еще пытался как-то контролировать ситуацию, но побелевший палец уже вдавливал кнопку звонка.
Звонок оказался оглушающе пронзительным и неприятно резким. Именно звонок вышиб из его головы остатки хмеля.
«Господи, что я делаю?» — мелькнуло в голове у Витьки. Его не беспокоило, что сейчас могут открыть родители Антона, он вполне мог выкрутиться, сказав, что перепутал двери, и извинившись. Больше всего его страшила перспектива наткнуться на растрепанную, взлохмаченную Алинку.
Пудель откроет дверь. Что-то скажет, потом из-за его спины вынырнет вопрошающе удивленная Алинка, и все! Все! Для него она будет навсегда потерянной. Ведь не сможет же он прикасаться к ней с постоянно скребущим душу чувством ревности и сомнения. Нет уж, лучше ничего не знать! Тогда есть возможность убедить себя, что все это — плод его разыгравшегося воображения. Плод больной фантазии — не более. Ведь проще обмануть себя и жить с этим сладким обманом, тогда у него останется если не Алинка, то хотя бы надежда.