— По делу. Тут у вас преступление было, вдову чиновника убили… Вот редактор мне и приказал статью писать. А я и не знаю как лучше подступиться. Не подскажешь часом?
— А чего ж не подсказать хорошему человеку? — вздохнул дворник. — Да кабы я знал, что подсказывать.
— Ты же всех тут знал, братец. Что народ-то говорит? На кого люди думают?
— Тю-ю-ю, народ! — протянул дворник. — Что народ? Кто ж его знает? Богатая была дамочка, её за то богатство и того… порешили…
— А была ли у неё кроме убитой горничной другая прислуга? Кухарка, скажем, прачка?
— Нет, в квартире только горничная жила, упокой, Господь, её душу… Хорошая была девица, уважительная… А кухарка… нет, кухарки не было. Покойная барыня столовалась у Настасьи Клочковой, она на несколько семей готовит, живёт вон по той лестнице, четвертый этаж. Александра Васильевна, покойная, значит, к ней присылала за обедами.
— А полиция интересовалась этой самой Клочковой? Ходили к ней «архаровцы»?
— Того не знаю, но думаю, интереса для полиции тут никакого нет. Что повариха может знать, ежели даже в квартиру не хаживала? Надежда Толпыгина, горничная убиенная, прибежит к ней, судки с обедом возьмёт, а через два часа вернет. Вот и вся служба.
— Ну, а прачка была? Кто обстирывал барыню?
— А стирала им прачка Лизавета, она в соседнем дворе обитает, в полуподвале. Та вообще никогда в квартиру не ходила, ей горничная белье относила и забирала.
— А скажи-ка, братец, как тебя кличут-то?
— Александр я, Подколозин…
— А вот скажи мне, Александр Подколозин, а что ваш управляющий из себя представляет? Что за человек? Справедлив ли? Строг? Бранит ли? Или бьёт? — увидев смущение дворника, Шумилов поспешил его должным образом простимулировать. — Да ты не тушуйся, братец! Чтоб тебе интереснее было со мной беседовать, да про ваш дом рассказывать, можем заглянуть в кабачок. Проставлю тебе графинчик. Ещё и на табак денежку получишь. Я тут видел у вас рядом портерную. Если, конечно, домоправитель ваш сейчас в окошко тебя не видит… А то прищучит тебя за то, что двор не метешь.
— Хех, господин хороший, — весело хмыкнул дворник. — Да разве ж я лясы точил бы с вами, кабы Пётр Кондратьич в конторе сидел бы! Идёмте в портерную!
На самом деле в кабачке-подвальчике под ёмким названием «портерная» никаким портером никогда не торговали. Разливалась исключительно водка и обстановка была проще некуда: грубо обструганные и сколоченные, ныне потемневшие и отполированные локтями деревянные столы и лавки вдоль них, стойкий запах пота, водочного перегара и дешёвого табака. То и дело сновали половые, разнося водку в графинчиках, немудреную закуску в глиняных мисках. После того, как Шумилов заказал для Филимона пару чарок водки и квашеной капустки на закусь, дворник размяк душой, проникся к Алексею Ивановичу искренним расположением и в порыве признательности готов был рассказать ему всю историю «яковлевки» от постройки.