Меня удивляет, что ты вообще рискнул запереться.
В Нью-Йорке, на встрече Hidden Children[123] – тех, кто были детьми во время войны и уцелели, потому что их спрятали, – раздали анкету. Вот один из первых вопросов: “Входя в уборную, ты запираешь за собой дверь?”
Мне казалось, что ты, как и большинство Спрятанных Детей, не запираешься в уборной – так что же произошло тогда во дворце Шайо? Ты запер дверь по рассеянности?
Терзаемый страхом, ты играл неаккуратно. Слушатели этого не замечали. Ты обладал магнетической силой, свойственной подлинным художникам – “чудесным музыкантам”, как сказал бы Артур Рубинштейн.
Одно и то же произведение ты всякий раз исполнял по-новому – иногда с чувством, иногда холодно, рассудочно. Использовал рубато, когда хотел привлечь внимание к фрагменту, который в тот день показался тебе особенно красивым. Представлял слушателям не произведение, а свое душевное состояние… но существует ли объективная форма выражения музыкального произведения?
Сейчас играют иначе, чем в те времена: быстрее и без ошибок. Эффектно звучит в записи на компакт-диске. Трудно сказать, звучало ли бы так же хорошо в твоем исполнении. Правда, компакт-диски не обладают магнетической силой, бьющей со сцены.
Еще о страхах…
Тебя мучили плохие сны.
(Это был очередной вопрос нью-йоркской анкеты: “Тебе снятся кошмары? Снится, будто кто-то приближается к твоему укрытию и сейчас тебя обнаружит?”)
Кто-нибудь приближался к твоему укрытию? Ты знал, что сейчас откроется дверца шкафа и тебя увидят – забившегося в угол, облившегося мочой, неуклюже прикрывающего ночным горшком отросшие волосы?..
Ты принимал снотворное. Слишком много было разных таблеток: чтобы спать, чтобы просыпаться, от нервов, от живота, от головной боли…
Из нью-йоркской анкеты: “Ты волнуешься по пустякам?”
Тебя всё волновало.
– Как ты думаешь, когда мне сегодня начать заниматься: в одиннадцать или в одиннадцать тридцать? – спрашивал ты у друзей.
– Уже полдвенадцатого, но через час ланч. Может, начать после ланча?
– Как ты думаешь, стоит поехать в четыре? А не лучше ли в шесть?
И так далее.
18.
Время от времени ты позволял себе безумные импровизации.
По просьбе директора бродячего цирка, у которого захворал пианист, ты – нацепив дурацкую цирковую шляпу – сел играть; под твою музыку не пожелал танцевать ни один лев, ни один слон. “Вы что, не видите, из-за вас звери отказываются танцевать!” – вскричал директор, выпроваживая тебя из-за рояля. “Это они заслушались”, – с достоинством ответил ты, покидая шатер.
В Норвегии ты согласился сыграть незнакомый концерт Равеля. На то, чтобы его выучить, было две недели. Неделю ты провел с неожиданно приехавшим другом; затем по просьбе менеджера заменил больного коллегу в провинции – осталось два дня. Ты решил, что поедешь поездом и по дороге выучишь. В вагоне полез в чемодан… Понял, что партитура лежит на рояле у тебя дома.