После опознания Блатт пошел посмотреть “Кафе Энгельс”. Представился жене владельца. Он сам убивал? – спросила она. – Убивал детей?
На следующий день прокурор допрашивал обоих, Энгельса и Блатта. Вошел судебный служащий: госпожа Энгельс просит уделить ей минутку. Она подошла к мужу, сняла обручальное кольцо, без единого слова отдала ему и ушла.
На следующее утро позвонил прокурор. Курт Энгельс отравился у себя в камере, Блатту незачем приходить на допросы.
6.
Целую ночь шли лесом. Утром Печёрский взял оружие и девятерых самых сильных людей. Сказал, что они идут на разведку, и велел ждать. Оставил одну винтовку – Сташеку Шмайзнеру. В Собиборе Шмайзнер был ювелиром, делал эсэсовцам перстни с монограммами. Винтовку добыл во время бунта.
Печёрский не вернулся. Блатт увиделся с ним через сорок лет в Ростове-на-Дону. Почему ты нас бросил? – спросил Блатт. Как офицер, я был обязан продолжать борьбу, ответил Печёрский. Он нашел партизан. Воевал, остался жив. Собиборские его приглашали, но ему не дали заграничного паспорта; он никогда не выезжал за границу. Жил с женой в коммунальной квартире. У них была одна комната. Над кроватью висел большой коврик, который он сам вышил. С изображением собаки. В углу, за простыней, стоял таз для умывания и туалетные принадлежности. Наш бунт был историческим событием, а ты – один из героев этой войны, сказал Блатт. Тебе дали какой-нибудь орден? Александр Печёрский приоткрыл дверь, выглянул в коридор и, закрыв дверь, шепнул: евреев не награждают. Зачем ты выглядываешь? – спросил Блатт. – Вы же в хороших отношениях с соседкой. Всегда лучше проверить, прошептал Печёрский.
7.
Когда стало ясно, что Печёрский не вернется, они разделились на маленькие группы. И разошлись в разные стороны. Тойвеле с Фредеком Костманом и Шмулем Вайценом пошли лесом в сторону Избицы. На следующий вечер увидели деревню. В одном из окошек – это был четвертый дом справа – горел свет. За кухонным столом сидела семья: высокий, очень худой мужчина с льняными волосами, маленькая полная женщина, девочка в возрасте Тойвеле и парень, немного постарше. Над ними висела картина. Там тоже сидели за столом люди, но только одни мужчины. Все в белых одеждах, над каждым золотился нимб. Над тем, что сидел посередине, подняв указательный палец, нимб был самый большой. Мой отец, Леон Блатт, был легионером, сказал Тойвеле. Все эти люди на картине, все до единого, были евреями, сказал Шмуль. Вот вам, возьмите на память, сказал Фредек и положил на стол горстку драгоценностей – из тех, что забрали из собиборской сортировочной.