Редж мягко перехватил моё запястье и взял мой палец в рот. Его губы жарко сомкнулись на моем нежном пальчике, слизывая мусс… Глаза притягивали, не позволяя отвести взгляд. Моё сердце забилось быстрее.
— Ммм… — кивнул Редж, отпуская мою руку. — Привкус черники и малины вместо скучного металлического… Мне нравится. Покормишь ещё? — улыбнулся он.
— Нет, — отрезала я, вытирая руку об траву. — Слюнявь свою ложку, пожалуйста, а я сама хочу поесть.
— Какая жалость, — вздохнул принц.
Я фыркнула и вернулась к своей собственной тарелке, стараясь уделять внимание образу леса, который шелестел вокруг нас. Стоит признаться, что получалось пока что не очень здорово.
Реджинальд рядом со мной хитро ухмыльнулся, как будто знал, как быстро бьется сейчас моё сердце. И я, Лихо дери этого принца, не удержала концентрацию. Иллюзия, мягко моргнув, подернулась дымкой и пропала, вновь явив нам обычные стены.
Меня не выпускали из апартаментов.
С момента погрома столовой прошло три дня — и, похоже, теперь меня опасались больше, чем когда-либо. На мою настойчивую просьбу открыть двери, чтобы я могла прогуляться, мне намекнули, что меня сейчас были бы не рады видеть некоторые придворные.
И если первый день я просто валялась на дне своего пруда, охраняемая Змейкой, то на второй мне уже стало невмоготу. Более того — Реджинальд куда-то запропастился. На вопросы о том, где его высочество, слуги отвечали, что он очень занят, но придет, как только у него выдастся свободная минутка.
Видимо, Редж погряз в делах по уши — после нашего разговора я не видела его ни разу. Или… Он просто меня избегал? Я понять не могла, что он хотел от меня. Замуж я не рвалась, но и его внезапные смены настроения были мне абсолютно непонятны.
Воздух, казалось, был пропитан той энергией, которая бывает перед грозой — кикиморы очень хорошо умеют ощущать это.
Пусть мне и присущи некоторые… особенности, но природу я вижу глазами болотного жителя, а это значит, что в моей родословной все-таки потоптались кикиморы, лешие и водяные. Именно этому я посвятила размышления в первый день вынужденного затворничества. Все мои терзания ни к чему не привели — я не знала и сотой доли того, что было необходимо для какого-то осмысленного восприятия ситуации.
Второй день я просто медленно начинала злиться. Я существо спокойное и невозмутимое, но когда ограничивают мою свободу — это толкает меня на необдуманные поступки.
Спала я на дне моего прудика, стараясь сдерживаться — не гоже, чтобы силы от злости вырвались наружу, и вода предательски закипела.