За день до этого, вернувшись домой после причастия, Эйлиш попробовала помолиться и обнаружила, что ответ, о котором она собиралась просить в молитве, ей, строго говоря, известен.
А состоял он в том, что никакого ответа не существует и что бы она теперь ни сделала, все окажется неправильным. Эйлиш представила себе встречу Тони и Джима – как они стоят лицом к лицу, улыбающиеся, сердечные, дружелюбные, добродушные, Джим чуть менее страстный, чем Тони, не такой занятный и любознательный, но более самостоятельный и уверенный в своем месте под солнцем. А еще она думала о сидящей рядом с ней матери, о том, что приезд дочери смягчил для нее потрясение и пустоту, порожденные смертью Роуз. И вдруг увидела во всех троих – в Тони, Джиме, маме – людей, которым она может лишь навредить, ни в чем не повинных людей, купающихся в свете и ясности, и себя, кружащую вокруг них, темную, ненадежную.
Когда Нэнси и Джордж направились по проходу к дверям собора, Эйлиш думала, что не пожалела бы ничего, лишь бы оказаться на стороне всего благого, надежного и невинного, лишь бы знать – она может продолжать жить, не наделав пагубных глупостей. Какое бы решение я ни приняла, думала Эйлиш, мне не удастся избежать последствий того, что я сделала или могу сделать сейчас. А уже идя с Джимом и матерью по проходу, чтобы поздравить новобрачных, которые стояли у собора под посветлевшим небом, она ощутила уверенность, что больше не любит Тони. Он начал казаться ей частью сна, от которого она резко пробудилась какое-то время назад, теперь она бодрствует, и само существование Тони, некогда столь осязаемое, утратило для нее и явственность, и форму. Он обратился всего лишь в тень на границе дня и ночи.
Все выстроились на ступеньках собора, чтобы сфотографироваться, и тут солнце засияло вовсю, и немало людей подошло, чтобы посмотреть на новобрачных, готовых отправиться в Уэксфорд на большом прокатном автомобиле, украшенном лентами.
Во время свадебного завтрака по одну руку Эйлиш сидел Джим Фаррелл, а по другую – брат Джорджа, который приехал на свадьбу из Англии. Мать все поглядывала на Эйлиш любовно и осторожно. Ей казалось почти смешным, что, отправляя в рот кусочек еды, мать всякий раз бросает на нее взгляд, словно проверяя, здесь ли еще ее дочь, по-прежнему ли Джим Фаррелл сидит справа от нее, приятно ли они проводят время. А вот мать Джорджа Шеридана выглядела навроде старой герцогини, у которой ничего, кроме большой шляпы, кое-каких древних драгоценностей и превеликого самоуважения, не осталось.
Попозже, когда отзвучали речи и фотографы запечатлели новоиспеченных мужа и жену, а затем новобрачную с ее семьей и новобрачного с его, к Эйлиш подошла мать и шепотом сообщила что нашла человека, который подвезет ее и девушек О’Брайен до Эннискорти. Тон у нее был при этом заговорщицкий и немного слишком довольный. Эйлиш сообразила – Джим Фаррелл решит, что мать нарочно все подстроила, а сама она не сможет убедить его в своей непричастности к этой затее. Когда же они вместе смотрели, как отъезжает под приветственные возгласы машина с молодыми супругами, к ней и Джиму подошла мать Нэнси, пребывавшая в самом счастливом расположении духа, чему немало способствовали, подумала Эйлиш, несколько стаканчиков хереса и бокалов вина и шампанского.