– А следовало, – сказала Эйлиш.
– Потом я услышал, что ты уезжаешь, и подумал: такое уж мое везенье.
– Я помню, каким ты был в тот вечер, – сказала она. – У меня сложилось впечатление, что мы обе тебе не нравимся, и я, и Нэнси.
– И вот мне рассказали, что ты опять дома, – продолжал он, словно не услышав ее, – и я увидел тебя, выглядела ты фантастически, а мне еще не удалось прийти в себя после истории с сестрой Нэнси, и я решил, что пойду на все, лишь бы снова с тобой повстречаться.
Джим прижал ее к себе, накрыл ладонями ее груди. Эйлиш услышала, как тяжело он задышал.
– Мы можем поговорить о твоих планах? – спросил он.
– Конечно, – ответила Эйлиш.
– Я о том, что если ты должна вернуться, то давай обручимся до твоего отъезда?
– Возможно, мы поговорим об этом в самом скором времени.
– Понимаешь, если я опять тебя потеряю… не знаю, как это сказать, но…
Эйлиш повернулась к нему, и они стали целоваться, и оставались на берегу, пока не сгустился туман и не появились первые признаки приближения ночи, и тогда они вернулись к машине и поехали в Эннискорти.
Несколько дней спустя пришло короткое письмо от матери Джима, оно содержало официальное приглашение к чаю на следующий четверг и сообщение о приеме, который гольф-клуб устраивает в честь Роуз и на который они смогут отправиться после чаепития. Эйлиш показала письмо матери, спросила, не хочет ли и она пойти на прием как представительница их семьи, но мать сказала – нет, ей будет там слишком грустно и она только порадуется, если Эйлиш посетит прием вместе с Фарреллами и представит их семью.
Следующий уик-энд выдался дождливым. В субботу Джим заехал за ней, и они направились в Рослэр, пообедали вечером в отеле «Странд». Ковыряя ложечкой десерт, Эйлиш почувствовала искушение рассказать Джиму все, попросить его помощи и совета. Он добр, думала она, благоразумен и даже умен – в некоторых отношениях, – но консервативен. Ему нравится положение, которое он занимает в городе, а то, что он управляет благопристойным пабом и происходит из почтенной семьи, имеет для него большое значение. За всю свою жизнь он не совершил ни одного необычного поступка, да и не совершит никогда, подумала Эйлиш. Его представления о себе и о жизни не допускают возможности встреч с замужней женщиной, хуже того, с женщиной, которая ни ему, и никому другому о своем замужестве не сказала.
В неярком свете гостиничного ресторана она вгляделась в благодушное лицо Джима и решила ничего ему сейчас не говорить. Они вернулись в Эннискорти. А уже дома, посмотрев на письма Тони в ящике комода – некоторые так и остались нераспечатанными – Эйлиш поняла, что никогда и ничего Джиму не расскажет. Просто нельзя, а уж как он отреагирует на ее обман, она и вообразить не могла.