«Дура! — привычно изрек в голове голос — почему-то мужской. — На что ты надеялась, на чудо? Если бы ты хоть иногда думала…»
Подселенца хотелось удушить. Если бы ей хоть раз, хоть на минуту удалось достать его из собственной башки, она сжимала бы руки на шее уродливого монстра до тех пор, пока тот не испустил бы последний вздох. И, кстати, с превеликим удовольствием отсидела бы в тюрьме за это убийство положенный срок.
Лишь бы заткнулся.
Дорожка сделалась пологой и менее крутой — все ближе облака, все ближе к небу покорительница мира. Что она будет делать, ступив на ровную поверхность, обнаружив, что стоит именно там, куда шла, а вокруг на многие километры лишь покрытые буйным лесом холмы? Смеяться над собой? Плакать? Сядет и начнет качаться из стороны в стороны, причитая на тему «как ты могла послушать призраков?» Вызволит на волю отчаяние и, глядя на клубящиеся над головой серые облака, примется выть в голос?
Она действительно сглупила. Но не в том, что направилась к несуществующему храму, а в том, что направилась сюда без бутылки крепкого алкоголя, ибо, потерпев очередное поражение, она надолго приложилась бы к горлышку, после чего отправилась бы искать самый лучший уступ — такой, откуда дольше всего лететь вниз. Чтобы уж наверняка.
А без алкоголя она не решится.
Или решится?
Решится, потому что идиотка, потому что таким, как она, не место среди нормальных людей. Преодолевая полысевшую равнину, Белинда смеялась безо всякого веселья, смеялась сквозь слезы, текущие по разбитому Джорданом лицу.
Идиотка. Идиотка. Идиотка.
И да — она решится.
До самой высокой точки на вершине холма лишь несколько шагов. Ненадолго вдруг разошлись облака, обнажив закатное солнце; долины и горные кряжи моментально залило оранжевым светом — оказывается, наступил вечер. Еще совсем немного, и солнце сядет, на местные леса опустятся холодные сумерки, возможно, зарядит дождь. А стемнеет здесь быстро.
Нужно найти уступ. Нужно…
Мерзкие мысли, страшные. Лучше обратно, вниз по тропе… Лучше жить хоть как-то, но жить — никчемной, калекой, одинокой, с подселенцем в голове. Белинда вдруг испугалась самой себя — неужели она настолько близко к финальной черте? Неужели, увидев обрыв, действительно задумается о свободе — такой свободе, достигнутой ценой страданий, которые не сумела вынести?
Зачем та женщина на мосту отправила ее сюда? Поиздевалась? Пошутила?
Да не было никакой женщины — была галлюцинация после удара виском о кровать.
«Но как же названия городов? Название того бара, в котором, как ей сказали, пырнут ножом?»