«Брысь с дороги! — сказал памятник. — Щенок! Воды мне! Жрать хочу!» Оставляя иней на полу, скрипя и позванивая, памятник ворвался в ванную, и по шуму воды можно было догадаться, что он пьет.
Творец его замер у стены, прижавшись спиной к фреске, и раздумывал: бежать ему из дома или продолжать борьбу. И то и другое было бесполезным. Уступить свою комнату — почти что часть своего тела, казалось немыслимым, а драться с шагающим экскаватором — просто глупо. И все же он выбрал борьбу. Привыкший побеждать, он не мог позволить кому бы то ни было положить себя на обе лопатки, даже своему двойнику. Он схватил штангу, подтащил ее к ванной и основательно припер дверь. Злорадно прислушиваясь к шуму воды и к довольному фырканью памятника, он приволок сюда же диван, добавил гири, между стеной и дверью вбил распорки из дюралевых угольников и встал сам, как наиболее надежная преграда. Потом, подумав, пошел на кухню, поставил на плиту большие кастрюли с водой и стал ждать событий.
По-видимому, памятник напился. Неизвестно было, что происходило в его утробе с выпитой водой, ведь для превращения ее в лед необходим был холод, но бульканье и фырчанье прекратились, и первые толчки в дверь возвестили о его желании выйти. Потом он подал голос: «Эй ты, слизняк мягкотелый! Я разнесу дверь и тебя заодно! Открой подобру!»
С каждым словом дверь раскачивалась сильнее и сильнее, но баррикада выдерживала. Закипала вода. Он подождал, когда в двери образуется первый пролом и, следя за огромными кулаками, рушившими преграду, плеснул кипятка. Послышался крик, но не боли, а удесятеренного гнева. Пролом увеличивался, в него уже входила голова памятника, и по тому, как она возвышалась над полом, можно было понять, что он успел отрастить ноги. Это казалось абсурдным, но, по-видимому, памятник научился сам замораживать воду, и такая эволюция пугала. Кипящая вода выплескивалась на лицо, грудь, руки, заставляла лед сверкать, сглаживаться, но существенного вреда не приносила. Когда верхняя половина двери была разломана так, чтобы в пролом можно было пролезть, и, невзирая на устойчивую баррикаду, памятник упорно выкарабкивался наружу с гневными угрозами, он понял, что не выстоит и придется позорно бежать, спасая свою неповторимую жизнь. Не успев пожалеть себя, он выбежал в коридор, подхватил велосипед, накинул куртку и, без шапки, ринулся вниз по лестницам, с содроганием внимая грохоту и рычанью разбушевавшегося памятника.
Отъехав от дома, он устыдился своей трусости, но рассудил, что все равно никто не видел его бегства и что любыми силами стоило сохранить свое тщательно взлелеянное тело, свою редкую душу и уникальный ум. Становилось холодно, идти было некуда, родственников в городе не было, а друзей и подавно. И он поколесил по городу, разгоняясь на прямых улицах, чтобы согреться, но встречный ветер знобил, покрывал волосы корочкой льда, и он решил поехать на свой склад, где худо-бедно, но можно было переночевать.